Две луны мезозойской эры

Связи не было, и Басс кричал в пустоту, надсадно, хрипло, выдавливая глаза, а на капсулу уже шла стена плотного серебристого инея, и мотор смолк, и вновь загудел, а волосы затрещали, заискрили, и потянуло дымом, и начали лопаться с резкими хлопками разряды иридия, почти неслышные в рёве магмы, рвущейся и рвущейся в крюйт-камере переходного блока. Из туч мохнатыми хлопьями повалил пепел. Две луны задрожали и слились в одну.

Басс понял, что у него перестало биться сердце. Он обернулся и тронул Гамэна.

Тот был холодный, а от внутреннего угла его глаза тянулся кровавый след от слезы, как у оленёнка.

****

Кат-сцена 1

Басс Стар ненавидел жареный лук.

По его мнению, и нежнейшее мясо, и экзотические овощи, сдобренные им, сразу приобретали необъяснимо простецкий оттенок. Такой лук, конечно, был хорош, но только сам по себе или с картофелем, не имеющим собственного вкуса. К несчастью в этой таверне тоже воняло жареным луком невыносимо, словно жители этого незнакомого города считали лук любимым деликатесом.

Басс закрыл за собой дверь, зажмурился, чтобы привыкнуть к темноте, и задержал дыхание, стараясь умерить стук сердца. Грудь его разрывалась от бега.

Тут он услышал, как кто-то сказал:

– Да этот Везувий всегда дымится и грохочет…

Кто-то ответил:

– А вчера так тряхнуло, что обрушился комплювий во дворе виллы Ставия… Слыхали?

Ему лениво напомнили:

– Помпеи – город большой.

Басс открыл глаза и незаметно огляделся.

Разговаривали посетители в углу, на него никто не обращал внимания. В таверне было дымно и полутемно. С самого утра стояла жара, и оконные проёмы были прикрыты каменными ставнями, из-за которых пробивались лучи солнца. Они прорезали дымное пространство таверны тут и там, и это пугало, словно лучи грозили смертью, и от них следовало уворачиваться.

Басс скользнул внутрь, обходя лучи, сел на скамью у стола и глянул на приближающуюся хозяйку, немолодую и грузную. Она торопливо подбегала к нему, неуклюже загребая шипастыми калигами песок, устилающий каменный пол. Басс напряжённо следил за нею. На своём пути она пересекла пару лучей, но осталась жива, и только волосы её вспыхивали и гасли, слабо шевелясь на свету.

Трактирщица приблизилась и улыбнулась. Произнесла:

– Здоровья тебе, странник. Судя по твоей одежде, ты прибыл издалека.

Басс ответил:

– Я пришёл сюда с миром.

Трактирщица опять улыбнулась и спросила услужливо:

– Какого подать тебе вина? Или ты голоден?.. Или пригласить к тебе девушку?

– Я пришёл сюда не за этим… Я просто хочу отказаться от второго уровня, – ответил Басс. – А ещё мне нужен другой тип оружия, другой урон и другая скорость… И самая высокая ментальная выносливость, разумеется.

Немолодое лицо трактирщицы вытянулось, улыбка погасла. В усталых глазах появились недоверие и даже брезгливость. Басс понял, что его сейчас выставят из этой таверны, как выставили из двух предыдущих. Сам не свой от отчаяния, не зная, к каким здесь взывают богам, он неожиданно даже для себя умоляюще прошептал:

– Помогите мне ради памяти вашего погибшего сына…

Тонкие губы трактирщицы жалко дрогнули. Спустя мгновение она сделала шаг от стола и поманила Басса за собой.

И тут он проснулся…

****

Эти аллозавры приходили на её поле каждый вечер уже неделю подряд. Басс даже начала привыкать к ним.

Впереди всегда брёл папаша. Он тащил за собой шестиметровый хвост с видом унылой покорности судьбе. За ним и чуть сбоку тащилась мамаша, грузно, но усердно переваливаясь на столбообразных ногах. Детёныш появлялся самым последним. Он скакал вприпрыжку, временами забегая вперёд родителей, и даже издалека было видно, как ему весело.

Почему эта семейка выбрала её поле с пшеницей, Басс не представляла. Это поле ничем не отличалось от других таких же наделов, на которых тоже что-то росло. Но каждый вечер самец и самка утыкались в охранный купол массивными мордами и замирали. Постояв неподвижно какое-то время, они падали на землю вдоль границы действия купола и закрывали глаза. Детёныш, непоседливый, как и все дети, начинал бегать от одного родителя к другому.

Басс с интересом наблюдала за ним, сидя в шезлонге у периметра.

Послышался тихий шелест капсулы, приземлившейся на крышу спального корпуса. Первым, как всегда, подошёл Янки – худой, по-военному подтянутый и жёсткий.

– Такое чувство, что они изучают охранный купол, – сказал он вместо приветствия.

Не спуская глаз с аллозавров, Янки присел на шезлонг и стал поглаживать пальцем свой драгоценный бакенбард а-ля какой-то их американский король.

Не выдержав, спросил вдруг с небрежной осторожностью:

– А они сюда не прорвутся, доктор Стар? Вес-то у них не маленький…

Его браслет выживания блеснул из-под манжета армейской клипсой.

– Да кто их знает. Вроде не должны, – лениво отозвалась Басс и отвела взгляд от клипсы.

Почти одновременно прилетели Сэм и Гамэн. Они тоже подошли к шезлонгам. Ещё издали Сэм, высокий красивый гаитянин, быстро глянул на Янки, на Басс и опять на Янки. Приблизившись, он поздоровался с Янки за руку и повернулся к Басс. Ей Сэм медленно кивнул. Чувственная улыбка тут же стала наползать на его полные губы.