Две луны

– Давай прикинем, – сказал дедушка. – Кажется, Пипи хотела, чтобы ты рассказала папе, что миссис Кадавр и мистер Биркуэй зарубили её мужа?

Да, именно этого Фиби и хотела, и это я и пыталась сделать. Как-то в воскресенье, когда папа снова листал альбомы с фотографиями, я спросила, много ли ему известно про миссис Кадавр. Он сразу встрепенулся:

– Ты готова поговорить про миссис Кадавр?

– Ну… я кое о чём хотела поговорить…

– Я давно хотел тебе объяснить… – начал папа.

Я сразу его перебила. Мне не нужны были его объяснения. Мне нужно было его предупредить.

– Мы с Фиби видели, как она рубит кусты и складывает в кучу у себя на заднем дворе.

– И что в этом может быть плохого?

Папа явно не желал ничего понимать. Я решила зайти с другого бока.

– У неё голос, как будто шелестят мёртвые листья, и жуткая причёска.

– Понятно.

– И ещё человек, который к ней приходил…

– Сэл, это уже выглядит как подглядывание.

– Я считаю, что мы не должны больше к ней ходить.

Папа снял очки и долго протирал их краем рубашки – минут пять, не меньше. Наконец он сказал:

– Сэл, ты пытаешься удить рыбу в небесах. Твоя мама уже не вернётся.

Выглядело это так, будто я ревную к миссис Кадавр. Сейчас, в спокойном взгляде моего папы, всё, что Фиби наговорила про миссис Кадавр, казалось глупостью.

– Я бы хотел объяснить тебе про неё, – повторил папа.

– Ох, ладно, не важно. Проехали. И мне не нужны твои объяснения.

Позднее, когда я готовила домашку, то так задумалась, что стала рисовать на полях учебника по английскому. Я нарисовала женскую фигуру с жуткой причёской, страшными глазами и удавкой на шее. Я нарисовала дерево, набросила на него удавку и повесила её.

На следующий день я с особенным вниманием следила за всеми пируэтами, которые мистер Биркуэй выписывал в классе. Если он действительно убийца – то весьма симпатичный. Я всегда представляла себе убийц мрачными и отталкивающими типами. Я надеялась, что мистер Биркуэй влюбится в Маргарет Кадавр, и женится на ней, и возьмёт её к себе, так что мы с папой сможем вернуться в Бибэнкс.

И ещё я к собственному удивлению обнаружила, что мистер Биркуэй всё чаще напоминает мне маму – или по крайней мере ту маму, которой она была до того, как её одолела печаль. В них обоих – и в маме, и в нашем учителе – постоянно чувствовалось желание и готовность восхищаться – настоящая одержимость – словами и историями.

В тот день, пока мистер Биркуэй рассказывал нам о греческой мифологии, я в грёзах наяву вспоминала маму, любившую книги не меньше, чем живую природу. Она вечно таскала с собой карманные книги и частенько во время наших прогулок устраивалась прямо на траве, чтобы почитать вслух.

Больше всего мама любила индейские легенды. Она знала наперечёт всех индейских богов: кто распоряжается громом, а кто сотрясает землю – и про мудрых воронов, и коварных койотов, и о тёмных душах. Её любимыми историями были повествования о тех, кто вернулся после смерти в облике птицы, или реки, или коня. Она даже знала одну старинную легенду о воине, вернувшемся в виде картофеля.

Я очнулась в ту минуту, когда мистер Биркуэй спрашивал:

– Хорошо, Фиби? Ты не спишь? Тебе достаётся второй доклад.

– Доклад? – переспросила Фиби.

Мистер Биркуэй схватился за сердце:

– Бен в пятницу будет читать доклад про Прометея. А ты к понедельнику приготовишься рассказать о Пандоре.

– Вот повезло! – мрачно пробурчала Фиби.

Меня мистер Биркуэй попросил задержаться на минуту после урока. Фиби тут же стала посылать мне предостережения, выразительно выгибая брови. Пока все выходили из класса, она предложила:

– Хочешь, останусь вместе с тобой?

– Зачем?

– Затем, что он зарубил мистера Кадавра, вот зачем! И тебе не следует оставаться с ним наедине.

Но меня он не зарубил. Вместо этого он дал мне особое задание: сделать «мини-дневник».

– Я не знаю, что это такое, – сказала я. Фиби шумно пыхтела мне в спину. Мистер Биркуэй сказал, что я должна написать о чём-то, заинтересовавшем меня. – Например?

– Например, какое-то место, комната, человек – не надо ничего особенного. Просто напиши обо всём, что придёт в голову.

Домой мы с возвращались с Фиби, Мэри Лу и Беном. В голове у меня сделалась настоящая каша: я всё время старалась не шарахаться, когда меня касался Бен. Когда мы распрощались с ним и с Мэри Лу и повернули на Фибину улицу, я не обращала внимания на то, что происходит вокруг. То есть я краем глаза заметила, что кто-то идёт к нам навстречу по пешеходной дорожке, но опознала этого человека только уже в метре от себя.

Это оказался Фибин псих: шёл себе нам навстречу и не спускал с нас глаз. Он встал прямо перед нами, загородив проход.

– Фиби Уинтерботтом, верно? – спросил он.

Похоже, ей отказал голос. Потому что Фиби лишь невразумительно пискнула:

– И…

– Что случилось? – он сунул руку в карман.

Но Фиби уже оттолкнула его, вцепилась в мою руку и бегом потащила прочь, приговаривая:

– О господи! О господи!