Две луны

Потихоньку Моди Блю стала разрешать нам их гладить, хотя всё равно не спускала с них глаз и рычала, если кто-то хотел взять щенка на руки. Через несколько недель щенки стали расползаться от неё кто куда, и она без конца собирала их обратно. Но когда им исполнилось шесть недель, Моди Блю перестала обращать на них внимание. Она толкала их и отпихивала от себя. Я сказала маме, что Моди Блю ведёт себя ужасно.

– Она ненавидит своих щенков!

– Здесь нет ничего ужасного, – возразила мама. – Это нормально. Она отлучает их от себя.

– Разве это так обязательно? Ведь они могли бы оставаться с ней!

– Это не приведёт ни к чему хорошему. Они должны стать независимыми. Представь себе, если с Моди Блю что-то случится? Без неё они не выживут.

И пока я молилась за бабушку, сидя во дворе больницы, мне подумалось, не походила ли мамина поездка на поведение Моди Блю. Может быть, мне она была необходима не меньше, чем маме?

Наконец вышел хозяин бигля, и я вернулась внутрь. Уже после полуночи пришла медсестра и сказала, что я могу повидать бабушку. Она лежала на кровати, серая и неподвижная. В уголке рта блестела капля слюны. Дедушка наклонился к ней и прошептал что-то на ухо. Медсестра сказала:

– Вряд ли она вас слышит.

– Она очень хорошо меня слышит, – возразил дедушка. – Она всегда умела меня услышать.

Глаза у бабушки оставались закрытыми. Какие-то провода тянулись посередине её груди к мониторам, а к руке была прицеплена трубка. Я хотела обнять её, хотела, чтобы она очнулась.

– Цыплёночек, нам придётся здесь задержаться немного, – сказал дедушка. Он полез в карман и достал ключи от машины. – Вот, если тебе потребуется что-то взять из машины. – И он вложил мне в руку скомканные купюры. – На всякий случай.

– Я не хочу оставлять бабушку, – сказала я.

– Чёрт! – ответил он. – Она бы не хотела, чтобы ты теряла время, рассиживаясь в этой трухлявой больнице. Ты только шепни ей на ушко, если хочешь что-то сказать, и потом ступай и делай то, что должна сделать. А мы отсюда никуда не денемся, твоя бабушка и я. Мы будем ждать тебя здесь, – он подмигнул. – Ты уж поосторожней там, цыплёночек.

Я наклонилась и пошептала на ухо бабушке, а потом я ушла. В машине я долго изучала карту, а потом откинулась на спинку сиденья и зажмурилась. Дедушка отлично знал, что я собиралась сделать.

Ключи тревожно холодили руку. Я снова сверилась с картой. Прямо из Кер-д’Ален до Льюистона вела единственная извилистая дорога. Я завела машину, сдала назад, развернулась на парковке, притормозила и выключила двигатель. Я пересчитала деньги в кармане и ещё раз посмотрела на карту.

Есть нечто, имеющее значение даже по сравнению со смыслом жизни.

Хотя я обмирала от страха, выезжая с парковки, оказавшись на трассе, я почувствовала себя увереннее. Я ехала не спеша, и я знала, как это делать. Я молилась каждому промелькнувшему мимо дереву, а уж вдоль этой дороги их росло более чем достаточно.

Это была узкая извилистая дорога – и совсем пустая. За четыре часа я проехала четыреста миль от Кер-д’Ален до места под названием Льюистон-Хилл – на мой взгляд, это был не холм, а настоящая гора. Я вырулила на смотровую площадку на вершине. В долине далеко внизу раскинулся Льюистон, разделенный руслом Змеиной реки. Между мной и Льюистоном оставался предательский отрезок горной трассы, спускавшейся по склону прихотливыми серпантинами.

Я перегнулась через поручни, высматривая внизу автобус, который, насколько мне известно, всё ещё должен был находиться где-то у подножия горы, но ничего не разглядела.

– Я могу это сделать, – повторяла я себе раз за разом. – Я могу это сделать.

Я снова вывела машину на дорогу. На первом же серпантине сердце едва не выскочило у меня из груди. Потные ладони скользили по рулевому колесу. Я изо всех сил давила на тормоз, но дорога поворачивала так резко и спускалась так круто, что, даже притормаживая, машина шла быстрее, чем мне бы хотелось. Когда я выехала с поворота, машину занесло на травянистую обочину со стороны обрыва. От падения в пропасть меня отделял лишь трос, натянутый между редкими столбиками ограждения.

Асфальтовая змея извивалась то в одну сторону, то в другую. Полмили я ехала по ложбине внутри холма, и едва почувствовала себя немного увереннее, как после нового поворота снова оказалась на самом краю узкого карниза, и сбоку от меня чёрная пропасть уходила всё вниз, вниз, вниз. Так я и ехала туда-сюда: полмили в безопасности, поворот, полмили по краю обрыва.

На полдороге к долине показалась ещё одна смотровая площадка: узенькая лужайка, устроенная, насколько я могла судить, не для того, чтобы любоваться видом, но чтобы дать водителям возможность собраться с духом. Интересно, много ли народу на этом месте предпочли оставить машины и проделать остаток спуска пешком? Пока я стояла и смотрела вниз, к площадке подъехала ещё одна машина. Из неё вышел мужчина, встал рядом и закурил сигарету.

– А где остальные? – спросил он у меня.

– Какие остальные?

– Те, с кем ты приехала. Кто-то же был за рулём?

– Ох, – вырвалось у меня. – Где-то здесь.