…Он сидел перед костром на лесистом склоне горы Кэннон. По другую сторону огня, в клетчатой фланелевой рубашке, джинсах и альпинистских ботинках, пристроилась Хелен. Закончился третий день их путешествия по Белым горам. Алый огненный шар солнца опускался за небольшое озеро, подсвечивая хребет Франкония-Ридж. Снизу, из отеля «Лоунсом-Лейк-Хат», доносились обрывки какой-то песни. Котелок с кофе стоял на огне, его аромат примешивался к запаху костра, смолистому и успокаивающему. Хелен поправила котелок, взглянула на мужа и улыбнулась — у нее была удивительная улыбка, наполовину застенчивая, наполовину дерзкая, — затем поставила на камень две фарфоровые кофейные чашечки, одну возле другой, с безупречной точностью, так ей свойственной…
Пендергаст пошатнулся и резко выдохнул, полностью вложившись в этот удар. Непослушной рукой вытер лоб. На изодранном рукаве пиджака осталось грязное пятно. Он стоял под обжигающим солнцем, дожидаясь, когда восстановится дыхание, и собирая остатки сил. Потом опять с натугой поднял лопату. Снова пошатнулся, едва не потеряв равновесие, но все-таки устоял на ногах. Его колени задрожали, и он торопливо, пока силы совсем не оставили его, ударил по табличке лопатой еще раз.
Хрясть!
…Лондон, перед самым закатом. Листья тенистых деревьев вдоль Девоншир-стрит слегка подернулись желтизной. Выйдя из «Кристис»[16], они с Хелен направились к Риджентс-парку. Уступая просьбам жены, Пендергаст купил на аукционе две картины, в которые Хелен влюбилась с первого взгляда: морской пейзаж Джона Марина и полотно, изображающее аббатство Уитби, — в каталоге его автор был назван «рядовым представителем романтической школы», хотя сам Пендергаст подозревал, что это ранний Констебл. Хелен тайком пронесла на аукцион серебряную флягу с коньяком и теперь, когда они пересекли Парк-кресент, принялась во весь голос, чтобы каждый мог услышать, читать стихотворение «Дуврский берег»:
Взгляд оторвать от моря не могу.
Тишь. Смотрится луна в пролив…[17]
Он даже не заметил, когда выронил лопату. Она наискось легла возле его ботинок, зарывшихся носами в пыль. Пендергаст наклонился, чтобы подобрать ее, и внезапно упал на колени. Вытянул руку, пытаясь опереться на нее, но та подломилась, и он упал, уткнувшись лицом в пересохшую землю.
Это было бы так просто — остаться лежать здесь, чуть выше Хелен. Но Пендергаст слышал, как медленно, капля за каплей, падает на песок его кровь, и понимал, что не может отступить, пока работа не будет закончена. Он перевернулся, потом сел. Через несколько минут почувствовал, что способен подняться на ноги. С огромным трудом, опираясь на лопату, встал — сначала на левую ногу, потом подтянул правую. Боль куда-то пропала, он не ощущал вообще ничего. Несмотря на яркое солнце, к глазам подступала темнота, а значит, он вот-вот мог потерять сознание, так и не установив табличку. Глубоко вздохнув, Пендергаст приподнял лопату и последним усилием опустил ее на кусок доски.
Хрясть!