Но даже несмотря на все замешательство, я по-прежнему сержусь. Не на Челси, на самого себя.
После пешего похода я отправляюсь побегать. Потом прихожу в «Заводь» – раньше Брэндона, Грега и Тодда. Вызываюсь поработать на кухне вместо заболевшего сотрудника. Работаю. Я ведь давно понял: работа помогает справиться с чем угодно. Когда работаешь, нет времени слишком много думать.
Когда наплыв посетителей спадает, я внезапно осознаю, что теперь мне надо придумать, что делать с Челси до конца ее каникул. Не хочу, чтобы она поняла, как сильно ранила меня. Как много она для меня значит. И новых клиентов не хочу отпугнуть.
Я расхаживаю взад-вперед перед рестораном, и тут замечаю кое-что на углу. Пара вездеходов, припаркованных бок о бок. И я знаю, чем завтра займу Челси.
– Ты пришел, – говорит она на следующий день, сбегая с крыльца.
– Естественно, – говорю я, выходя из машины. – Твои родители платят мне за то, чтобы я работал с тобой.
– Но я… Я не хочу. Если будет только это….
Я смотрю на нее и снова слышу, как она признается в любви своему бойфренду.
– Сегодня мы пойдем искать грибы.
По изумленному выражению лица видно, как ее задело мое нежелание обсуждать вчерашний день. Но мне наплевать. Мне даже нравится, что я могу причинить ей боль. Так же сильно я был рад, когда подловил ее в первый вечер и показал баскетбольный мяч. Я чувствую себя маньяком каким-то.
Мы загружаемся в машину и уезжаем. Я включаю радио на полную катушку, чтобы она не стала говорить со мной. Так мы едем всю дорогу до «Заводи».
Первая смена готовится к обеденному часу пик: снимают стулья со столов, наполняют солонки. Челси идет за мной через ресторан на веранду. Погода стоит такая же мерзкая, как и вообще все этим утром: жарит вовсю, и от земли парит. Пара официантов стоят, прислонившись к кирпичной стене; от их сигарет вьются струйки дыма.
– А при чем тут физическая нагрузка? – робко спрашивает Челси, показывая на два квадроцикла, которые я переставил поближе к веранде.
Я смотрю на официантов тяжелым взглядом; таким же одаривает их мой отец, когда хочет, чтобы они работали быстрее. Те бросают сигареты и исчезают внутри.
– Ты ведь не списал меня со счетов, а? – продолжает Челси.
Я представляю, как она сидит сзади на
Я прокашливаюсь и делаю шаг к вездеходам.
– Так это, – настаивает Челси, – списал или нет? Потому что вчера ты сказал… ну, когда говорил про мой испуг… ты же не имел в виду, что мне становится хуже? Что я не смогу даже ходить пешком?
– Не переживай, походов как раз будет сколько угодно, – обещаю я, стараясь не подходить к ней ближе, стараясь, чтобы мой голос звучал профессионально. – Как только мы доберемся до грибных мест. Я знаю местечко к северу от «Заводи», где почти каждый год полно грибниц. Но пешком нам туда идти недели полторы, не меньше.
Вот так. Хорошо. Я обращаюсь с ней так, как и обещал: как к клиенту. Никаких сложных чувств. Никакого «я передумал».
Когда она подходит на шаг ближе, все тело у меня напрягается. Я чувствую, как колотится мое сердце, как горят легкие, как слабеют ноги. Конечно. Клиент. Что-то такое обычно и чувствуют к
– А что, они настолько хороши? Грибы?
Я внезапно вспоминаю Кензи. Как она улыбнулась мне, протягивая тарелку жареных грибов. У Челси такое же выражение лица.
Но ей отказать куда сложнее. Мне хочется схватить ее, зацеловать, зарыться лицом в ее волосы.
Но дело не только в этом, иначе мне было бы все равно, кто был бы на ее месте. Я бы замутил с Кензи в первый же вечер.