Две недели до любви

– Да ничего страшного. – Она трясет головой. – Идиотская идея.

– Нет, – настаиваю я. Какой же я козел, что заставляю ее чувствовать себя неловко. – Да нет же, пойдем. Сегодня вечером я свободен. Моя группа передумала, и…

Какую же чушь я несу.

Она встает и хватается за удочку:

– Забудь. – Шаркая подошвами кроссовок, она доходит до края пристани и хлопает меня по руке. Пробежав взглядом по моим мокрым волосам, она улыбается. – Странно. Ты еще не забрался в лодку, а уже весь промок.

Она кивает в сторону «Пескаря».

А я просто смотрю на нее, не зная, что делать дальше.

– Не переживай, – со смешком говорит Кензи. – Я не выдам Эрлу ни тебя, ни твою… клиентку.

Она пальцами рисует в воздухе знак кавычек.

– Да нечего выдавать… Кензи! – кричу я.

Но она, не слушая мое вранье, удаляется в сторону главного здания.

Челси Бросок с отскоком от щита

У меня все еще кружится голова, после того как нас с Клинтом чуть не поймали вчера, когда около полудня я сталкиваюсь с ним в главном здании. Мы всего лишь делим пополам сэндвич, но наши колени соприкасаются под столом, и я готова поклясться, что весь мир начинает блистать небесно-голубым сиянием, как озерная вода под солнцем.

Из двери с табличкой «Офис» появляется Кензи. Та самая девушка, которая возникла из пустоты на фестивале Судака Уилли и сообщила мне, что Клинт никогда в меня не влюбится. Она так злобно смотрит на нас с Клинтом, словно мы два первокурсника, слишком ярко выражающих свои чувства на публике.

Я смотрю на Клинта. А вдруг все уже правда догадались?

Но моя тревога вскоре рассеивается: мы заканчиваем есть, и я больше не в состоянии думать. Все мои мысли заняты одним роскошным, сногсшибательно прекрасным мужчиной, который толкает меня в дверь с надписью: «Только для персонала». Потом он прижимает меня спиной к стене и целует, глубоко и страстно.

Ха-ха и еще раз ха, говорю я мысленно этой Кензи. Клинт немножко отстраняется, а потом снова целует меня.

– Увидимся вечером? – спрашивает он, когда до меня начинает доноситься шум курорта; вернее, нет – шум всего внешнего мира.

Мне придется сильно постараться, чтобы придумать какую-то правдоподобную причину, чтобы увидеться с Клинтом поздно вечером. Но мне наплевать. Теперь я могу написать целое руководство о том, как научиться врать. Я киваю; от его поцелуев голова моя кружится все сильнее.

– А когда я поведу группу смотреть на орхидеи днем, ты ведь тоже пойдешь? – бормочет он, уткнувшись мне в шею.

Да, да, да, куда угодно. Я куда угодно за тобой пойду.

Мы выходим в узкий коридор, который ведет к комнате отдыха. Я выпускаю его руку из своей, и мы с крайне невинным видом выходим в вестибюль.

– Челси! – вопит Эрл, подзывая меня к телефону-автомату. – Как раз вовремя. Тебе звонят!

– Странно, – отвечаю я, слегка пожимая плечами.

Клинт кивает на доску с объявлениями в дальнем углу вестибюля, словно говоря: «Я подожду тебя там». Он встает под фотографией, где я держу свою рыбину. Этим летом мой рекорд пока никто не переплюнул.

– Челси? – резко спрашивает знакомый голос, как только я беру трубку.

– Гейб, – сразу же отвечаю я, не подумав.

Клинт поворачивается на каблуках и смотрит на меня глазами, похожими на открытые раны.

Я ругаю себя: Ну и зачем ты назвала его по имени? Идиотка…

– Послушай, я еще на работе, – говорит Гейб. – У меня мало времени, но я просто думал тут кое о чем… Прости. Возможно, я говорю, как собственник и параноик, но… У нас все в порядке?

Моя голова превращается в огромное табло, как в спортзале дома. Над моим именем сияет огромный ноль. Челси Кейс проигрывает. Проигрывает.

А разве я заслужила чего-то иного?

– Я… что… ты… а? – лепечу я.

Что мне делать? Закричать, умолять его о чем-то? Расплакаться? Как Гейб вообще узнал… хотя погодите. А что он, собственно, знает? Ему звонил Брэндон? Что происходит?

– То есть… Понимаешь, я привык, что мы часами болтаем по телефону. А когда мы не говорили, то… ну, это глупости, конечно… Но ты оставляла записки в моем шкафчике. Признания в любви. Ты постоянно говорила об этом. О том, что чувствуешь ко мне. Мы говорили об этом все время. Говорили о любви. Мы так часто употребляли это слово, что оно должно было давно истереться и потерять смысл. Но с тех пор, как ты уехала, я не слышал его ни разу. Даже на мой день рождения ты ничего не сказала.

Боже, Гейб, пожалуйста, не надо.

– Челс? Ты еще тут?

– Да, – бормочу я, а сердце у меня внутри звенит, как будто кто-то уронил тарелку на пол, и она катается по кухне. – Я тут.

– Я помню, ты говорила, что связь плохая и все такое, но мне кажется, что… что ты просто не хочешь со мной говорить. Ничего не могу поделать, все переживаю, не случилось ли чего. Я постоянно думаю о тебе.

По моей щеке катится огромная слеза, хотя я изо всех сил пыталась сдержать ее и не выпускать из глаза.

– Я тоже, – всхлипываю я, и голос у меня дрожит.