Две недели до Радоницы

Белка ждала меня посреди большой поляны, окруженной поваленными деревьями. Развалины сухих стволов, источенных трещинами, дышали запустением и целый вид поляны навевал тоску. Я знал, что дровосеки Нагоры иногда вырубают деревья по наказу Совета, но это была большая редкость. Лошадь недвижно стояла возле одного из гигантских лесных остовов. Она то и дело поворачивала ко мне морду и громко фыркала, словно хотела привлечь внимание.

Огромный вяз лежал, переломившись пополам, на большом сером валуне. Он также был срублен под корень. Останки вяза выглядели такими же мертвыми, как и все остальное. В купольной части ствола смыкалась три огромные ветви. Его нельзя было спутать ни с каким другим деревом: это был тот самый вяз, у которого венчались Марцель и Каролина. Я был в Ильмень-роще. Точнее, на ее останках.

Мне вспомнился вид, который открылся в горах с Междупаса. Тогда я не придал большого значения исчезновению лесов в Купавах. Но теперь я видел результат перед своими глазами – место, где дядя пас лошадей, где он заключил брак с Каролиной и где я всегда мог почувствовать спокойствие и уют – этого места больше не было.

«Смотри, что они сделали! Кто в ответе за это злодейство?»

Но ради чего была эта резня? Почему кому-то понадобилось уничтожать рощу? Я спешился и пошел вдоль примятой травы. Путь вскоре вывел меня к вырубленному в земле широкому полотну. Устеленная щебнем дорога уходила на запад, покуда хватало глаз. Участок на восток еще не был проложен, и я предположил, что как раз он должен проходить через рощу. Вот значит как – для создания дороги пришлось пожертвовать лесом. Что-то здесь было не так: я не мог поверить, что Великий Совет одобрил такое. Более интересно – откуда в Нагоре ресурсы и деньги на строительство дороги? Сначала фуникулер в парке, теперь вот автострада. Дарья сказала, что здесь многое изменилось, но я не ожидал, что ее слова следует воспринимать буквально.

Тучи над головой сгустились плотной темной завесой, которую все чаще прорезали молнии. Вот-вот должен был пойти дождь. Я вернулся к Белке. Мне даже не пришлось угощать кобылу: только я накинул уздечку, как она смирно развернулась в сторону дома.

«Только не говори, что ты оставишь все как есть. Ты знаешь, что делать. Разве я тебя не учил?»

Вернулись быстро. Возле порога мне дала оплеуху огромная капля. Вторая угодила в лоб, третья – за воротник. Я загнал лошадей и быстро вошел в дом. Начался настоящий град: снаряды колотили по крыше, а от ударов мелко дребезжали стекла.

Пока меня не было, Каролина растопила печь в середе. Сама внимательно что-то читала, сидя в свете лампы за столом. Рядом стояла распечатанная коробка от листоноша. Не обратила на меня внимания, когда я вошел. Сказать ей? Она наверняка не знала, что случилось в роще, судя по тону, с которым рассказывала днем о снимках.

– Так вышло, Белка убежала, – начал я.

Она подняла голову. В ярком конусе света выделялись глубокие изломы морщин под большими темными глазами. Лицо ее выглядело уставшим и изможденным. И была это не обычная усталость, которую приобретает человек после тяжелого рабочего дня. Нет, эта усталось была куда глубже – истории, переживания, эмоции, тайны, словом весь багаж жизни, который тянула она на себе все эти годы, лежал отпечатком на этом лице.

– Ты привел ее? – спросила сухим безжизненным голосом.

– Да. Только…

– Хорошо.

Не дождавшись моей следующей фразы, она встала из-за стола. В руках ее была небольшая стопка конвертов. Она положила их в коробку, подошла к печи и забросила посылку в устье, где ярко полыхал огонь.

– Что было внутри? – спросил я.

– Ничего особенного, – она пожала плечами, – Лишь напоминание о том, что мне не следует здесь быть. Я всегда была для Марцеля обузой.

– Что ты говоришь такое?

Она вдруг нервно рассмеялась. От волнения перешла на родной язык.

– А тебе и не ведомо, так? Моя жизнь – то глупый кепский жарт. Не повинна ту быть, не повинна!

Приговаривая так, она ушла по сходам наверх, и я остался один в середе. Дом полнился шуршащим грохотом града, в печи трещали поленья. В сумраке комнаты выделялась лишь полоска света на столе. Недолго думая, я бросился к печи. Дорогой читатель, вынужден признать, что я всегда был очень любопытным – черта характера, которую многие описывают выражением «сует нос в чужие дела». Я предлагаю тебе самому определиться с отношением. Так или иначе, я открыл заслонку и заглянул внутрь. Пламя еще не успело наброситься на картон. Я зацепил край кочергой и вытянул коробку наружу.