Две недели в другом городе

– Помолчите, – устало выговорил Джек.

Он опустился в кресло, возле которого стояли его туфли. Принялся медленно надевать их; они сидели на ноге плотно, поэтому Джек, не имея под рукой рожка, немного помучился с задником. Потом аккуратно завязал шнурки и вытянулся в кресле, разглядывая туфли. Массивные, на толстой подошве, они могли ему пригодиться. Точным ударом ноги, обутой в такую туфлю, можно было вывести из строя кого угодно.

– Выпейте, – сказал Джек, указав на столик, где стояли бутылки с шотландским виски и бурбоном. Это поможет вам успокоить нервы.

– Не тревожьтесь о моих нервах. произнес Брезач тоном агрессивного и неуверенного в себе школьника. – Они у меня в порядке.

– Вы потеряли голову, – сказал Джек. – Если вы и впредь будете вести себя подобным образом, вас посадят в психушку.

Наконец ситуация стала забавлять Джека.

– Даже в Италии всему есть предел, – добавил он. Юноша вздохнул. Он казался усталым, измученным; пальто было ему велико, его шили на более крупного мужчину.

– О, Господи, – тихо произнес Брезач, – о, Господи!

Юноша смущенно посмотрел на опущенный нож. Медленно сложил его и убрал в карман.

– Верните ее мне, – прошептал он. – Пожалуйста, верните ее мне.

В дверь постучали; они оба не успели пошевелиться, как она открылась, зазвучали голоса, и в комнату вошел Делани, трое мужчин и две укутанные в меха женщины. Один из мужчин был в сером сомбреро с узкой коричневой лентой.

– Надевай пальто, – сказал Делани. – В лифте девушки решили, что они хотят танцевать.

Остановившись, он уставился на Брезача. Парень замер напротив компании, выставив руки вперед и растопырив пальцы; он, похоже, испугался, что сейчас все разом набросятся на него. Угол его рта подергивался, вид у юноши был разочарованный, жалкий, он близоруко смотрел поверх женских плеч в коридор, словно надеясь, что произошла какая-то ошибка и сейчас в номер войдет та, которую он ждал. Делани по-прежнему с любопытством разглядывал Брезача; Джек встал, улыбаясь гостям.

– Послушай, Джек, – сказал Делани, не спуская глаз с Брезача. – ты назвал меня по телефону «моя радость»?

– Кажется, да, – ответил Джек. – В тот момент я испытывал к тебе исключительно нежные чувства.

Брезач резко повернул голову в сторону Джека.

– Негодяй, – пробормотал он и бросился к двери, растолкав обладательниц меховых шуб. Джек услышал постепенно стихающий топот бегущих ног.

– Черт возьми, кто это? – спросил Делани.

– Старый друг, – сказал Джек. – Я сейчас. Только немного освежусь. Вот бутылки.

Указав на стол, он направился в спальню, закрыл за собой дверь; компания осталась в гостиной.

Пройдя в ванную, он посмотрел на себя в зеркало. Лоб его был покрыт капельками пота, щеки запали от усталости, вид у него был такой, словно он только что пробежал милю. Дрожащими руками Джек открутил кран и начал плескать ледяную воду на лицо и волосы; его душил нервный спазматический кашель. Он энергично вытерся, и щеки снова порозовели; Джек тщательно причесался, поправил галстук. Увидел свое лицо на фоне буквы В. Пройдя в спальню, надел пиджак; из соседней комнаты донесся женский смех. Прежде чем вернуться в гостиную, Джек накрыл постель покрывалом, заметив, что Брезач проткнул простыню ножом. Завтра утром горничная получит пищу для размышлений, подумал Джек, когда придет убираться в номере. Пусть поищет спрятанный американский кинжал.

Раскрытый Катулл лежал на столе обложкой кверху. «Значит, время пришло – поспешно юноши встали…»

Он направился в гостиную знакомиться со спутниками Делани.

9

Своим интерьером полутемный ночной клуб напоминал дворец эпохи Возрождения; на стенах висели гобелены; свечи, стоящие в золоченых канделябрах, бросали неяркий свет на столики. Заведение занимало последний этаж здания, построенного в шестнадцатом веке на берегу Тибра. На первом этаже находился бар с негром-пианистом, на втором – ресторан со струнным ансамблем из трех музыкантов. В ночной клуб можно было пройти через второй бар, размещенный на третьем этаже. У стойки Джек заметил молодых итальянцев с напомаженными волосами, которых он уже видел в гостинице. Бодрые, развращенные, веселые, даже в столь поздний час не ведающие усталости, они добавляли яркие краски в палитру римской ночи.