Две недели в другом городе

Брезач с ненавистью посмотрел на Джека и внезапно бросился вперед, делая замах рукой. Удар не был достаточно резок; Джек автоматически уклонился от кулака и стукнул парня в голову. Эндрус бил вполсилы, он не хотел нанести юноше серьезную травму. Но все равно парень получил хорошую встряску. Он не упал, но, потеряв равновесие, раскинул руки в стороны и отлетел назад, к стене с гравюрами средневекового Рима. Голова его была наклонена вбок, на лице появилась мученическая гримаса.

– О, Господи, – произнес Джек, глядя на Брезача; Эндрус уже стыдился своего поступка, хотя ударить юношу его заставил защитный рефлекс.

Брезач медленно приходил в себя, повернувшись спиной к Джеку, и тяжело дышал.

– Извини, – сказал Джек.

Он коснулся грубого материала, из которого, было сшито пальто Брезача.

– Я не хотел…

– Вам всегда везет, – прошептал Брезач, не поворачивая головы. – У вас есть все. Она ничего для вас не значит. Вы ее даже не хотите. В Риме десять тысяч девушек. Еще более красивых. Почему вы не хотите вернуть ее мне?

Находясь в комнате наедине со страдающим юношей, которого он ударил, Джек чувствовал, что он готов вернуть девушку Брезачу, если бы это было в его силах. Или хотя бы сказать, что постарается сделать это. Сейчас она совсем не интересовала Джека. Он хотел ее лишь тогда, когда она сидела рядом с ним и кокетничала, то отбрасывая волосы с лица, то облизывая уголок рта, то поглаживая своими длинными, нежными пальчиками его руку. Если бы Джек два дня не видел Веронику, он бы забыл ее. Сейчас он сердился больше на девушку, чем на Брезача, за то, что она втянула его в эту историю. Но он не мог сказать все это ни ей, ни парню. И также обещать Брезачу, что он вернет ему Веронику. После всего того, что сказала Вероника о юноше во время ленча, Джек считал ее возвращение к нему невозможным. Не все, принадлежащее нам, с грустью подумал Джек, может быть подарено.

– Хочешь еще выпить? – неуверенно пробормотал Джек, снова касаясь плеча парня.

Брезач выпрямился и, повернувшись к Джеку лицом, посмотрел ему в глаза. Левая щека юноши была красной.

– Мне ничего от вас не надо, – прошептал он. – Я совершил ошибку. Большую ошибку. Мне следовало прийти с ножом.

Подняв высокий воротник, он покинул номер. Джек вздохнул и потер костяшки пальцев. Жжение в них прошло быстро, удар был несильным. Он подошел к окну и посмотрел вниз на узкую улицу. «Альфа-ромео» рычала, как лев, на красный свет; девушка в белом фартуке шла по тротуару, держа в руках серебряный поднос с тремя чашечками кофе.

Он подумал, а не уйти ли из отеля, объяснив в записке Веронике, что его срочно вызвали. Потом Джек решил, что идея ухода отчасти связана с угрозами Брезача; его охватил приступ почти детского упрямства, и он стал ждать девушку.

«Вы – безобразный старик», – пробормотал он, вспомнив слова Брезача. Джек приблизился к большому зеркалу, висящему над камином, и посмотрел на себя. Уже смеркалось, и отражение его лица было таинственным, сумрачным. Джек показался себе печальным, задумчивым, уставшим от жизни; только глаза оставались ясными и живыми. Нет, подумал он, я вовсе не безобразный старик. Он принялся искать на своем лице следы самодовольства, цинизма, сломленности. Нет, парень лгал, успокоил себя Джек. Или говорил полуправду. Или предсказывал, каким будет его лицо в старости, если не принять надлежащих мер. Я сделаю все, сказал себе Джек, чтобы его пророчество не сбылось.

12

– Стоит провести три дня в Италии, среди коренных жителей Средиземноморья, – сказал композитор, приехавший из Штатов, – как лица американцев начинают казаться вам отвратительными. Незавершенными.

Он прибыл в Италию на год по приглашению Академии; Джек вспомнил прекрасные мелодии, сочиненные им. Эндрус подумал, что человек, который создает такую хорошую музыку, не должен говорить такие вещи.