Две недели в сентябре

Райслип – пожилой носильщик, ежегодно отвозивший их багаж на станцию, – забирал вещи, шел с ними до платформы и там наклеивал на них бирки, проделывая все это с мучительной неспешностью, которая неимоверно раздражала все семейство. Смочив каждую бирку, он выдерживал паузу и вглядывался вдаль – не идет ли поезд, – а Стивенсы стояли рядом в страшном волнении. Наконец, пока он убеждался, что поезда не видно, бирка успевала скрутиться и прилипнуть к его пальцам, что вызывало еще больше лихорадочного нетерпения и проволочек.

Каким-то чудом ему всегда удавалось наклеить последнюю бирку до появления поезда, но мистер Стивенс ему не доверял. Он начинал беспокоиться и посматривать на дорогу задолго до того, как Райслип должен был подойти к воротам.

А вдруг Райслип заболел и забыл перепоручить их багаж другому носильщику? Страшно даже подумать об этом! И все-таки переживать заранее не имело смысла: до его прихода оставалось еще около получаса.

За завтраком много веселились и шутили, но причиной этому было по большей части скрываемое волнение: у миссис Стивенс то и дело вырывался нервный и напряженный смешок, а мистер Стивенс украдкой поглядывал на часы.

Мэри молчала, потому что ее ждала обязанность – обязанность, которую она ненавидела. Она доела завтрак раньше остальных и встала из-за стола. – Пойду отнесу Джо к миссис Хейкин, – сказала она.

– Мы спустим твою сумку в прихожую и все подготовим, – сочувственно отозвался мистер Стивенс. Он понимал, как это трудно.

Мэри вошла в столовую. Клетка с Джо ждала ее на столе, его ванночка, корм и панцири каракатицы были уже упакованы и лежали рядом. Мистер Стивенс принес клетку со второго этажа и все собрал еще до завтрака.

Мэри ненавидела не само расставание с Джо, а необходимость идти к соседке. Ей стало бы легче, будь миссис Хейкин неприятной и угрюмой маленькой старушкой. Она бы даже предпочла, чтобы это было именно так; тогда она могла бы просто вручить ей канарейку, как посылку, и сразу же уйти. Но деваться было некуда. Она накрыла клетку зеленым сукном, подняла ее за кольцо и направилась по коридору к двери.

Глава V

Мэри надеялась, что никто из соседей не увидит, как она несет клетку. Стивенсы были людьми застенчивыми и скромными, и им не хотелось, чтобы об их личных делах знала вся Корунна-роуд.

До ворот миссис Хейкин было всего несколько ярдов. Проходя мимо короткого участка лавровой изгороди перед домом, Мэри краем глаза увидела миссис Хейкин, которая выглядывала из-за занавески в гостиной, но стоило ей посмотреть на окно, как голова миссис Хейкин дернулась и исчезла.

Мэри вошла в ворота, приблизилась к двери и постучала, но из коридора уже слышались глухие торопливые шаги.

Дверь резко открылась, однако через несколько дюймов заскрежетала и, вздрогнув, остановилась. Мешала цепочка – миссис Хейкин забыла ее снять. Раздалось слабое перепуганное “Ой!”, и дверь снова захлопнулась, а за ней продолжалась беспокойная возня.

Мэри ждала с упавшим сердцем. Она знала, что миссис Хейкин после такого неприятного происшествия разволнуется, растеряется и по меньшей мере пять минут будет объясняться, но заставила себя улыбнуться.

Наконец дверь распахнулась, и появилась раскрасневшаяся миссис Хейкин, которая рассыпалась в бурных извинениях. Она говорила быстро, время от времени нервно хихикая.

– Ой, простите, пожалуйста, мисс Стивенс! До чего же это было глупо! Я готова поклясться, что снимала цепочку. Всегда первым делом ее снимаю, когда утром спускаюсь вниз. Это все, должно быть, из-за спешки. Дело не в том, что я разволновалась, – просто память у меня никудышная. Ну, заходите же! Чудесный день сегодня, правда?

Последнее слово взвилось тоненьким запыхавшимся фальцетом. Мэри последовала за миссис Хейкин по коридору. Ее дом был точь-в-точь таким же, как их собственный, – вплоть до мельчайших деталей, даже до матового узора на стекле над входной дверью. Но как разительно они отличались!

На вешалке около двери Стивенсов всегда висела целая куча одежды: всевозможные пальто, макинтоши и шапки – от летней шляпы мистера Стивенса до синей в полоску школьной кепки Эрни. В прихожей у миссис Хейкин была такая же вешалка, как и у них, но насколько иначе она выглядела! На одном крючке болталась одинокая причудливая шляпка, на другом – серый шерстяной шарф, а все остальные пустовали. Мэри не могла припомнить, чтобы у них в прихожей хоть раз оставался пустой крючок: если снять пальто, под ним всегда оказывалось что-нибудь еще.

Заходя к Стивенсам, вы всегда чувствовали теплый запах жилого дома – запах табака, готовящейся еды, мятных леденцов Эрни. У миссис Хейкин было намного опрятнее, но, несмотря на безупречную чистоту, здесь слабо, едва уловимо пахло затхлостью, а когда дверь на улицу закрывалась, неприветливая замкнутость дома вызывала странное чувство, будто вы попали в заточение.