Две недели в сентябре

Над камином висела огромных размеров фотография в рамке из черного дерева. На ней были запечатлены голова и плечи мужчины средних лет со взбитыми надо лбом и зачесанными назад волосами; его длинные густые усы сужались к кончикам и таяли в тумане из-за эффекта увеличения.

Плечи и грудь были размытыми, и портрет напоминал бюст, зависший в пустоте, хотя шея мужчины была затянута в низкий и жесткий отложной воротник, туго опоясанный небольшим галстуком-бабочкой.

В этой фотографии было что-то пугающее. Она как будто заполняла собой всю гостиную. Уже потом, расставшись с миссис Хейкин, Мэри часами не могла забыть тяжелые веки, нависшие над безнадежно тусклыми глазами, и вялый гладко выбритый подбородок. Ей было трудно поверить, что это лицо когда-то принадлежало живому человеку, который улыбался, хмурился или разговаривал, хотя один раз по странной прихоти воображения она представила, как двигаются его челюсти, когда он медленно ест сливу, и как щеки слегка надуваются, чтобы выплюнуть косточку.

Казалось, именно гипнотическое воздействие этого лица превращает гостиную в неприветливую, пропитанную затхлостью комнату; казалось, оно служит бальзамирующим раствором, и без него мебель и все вещи рассыплются в прах.

Мэри, конечно, думала, что это муж миссис Хейкин, и, глядя на сидящую перед ней пухлую маленькую женщину с румяными щеками и яркими, блестящими серыми глазами, чувствовала, что та тоже находится во власти чар – и тоже растает и превратится в маленькое неприкаянное привидение, если убрать фотографию.

В тарелке на буфете лежали яблоки и три банана – живые, сочные плоды, никак не сочетающиеся с окружающей обстановкой. Мэри не могла поверить, что они настоящие, не могла примирить их с этой маленькой комнаткой, потому что, если не трогать их, они почернеют и сгниют, время увлечет их за собой, а все остальное так и будет неподвижно висеть в вечной пустоте, в которой не осталось даже надежды.

Мэри вздрогнула и стряхнула с себя оцепенение. Все это время она машинально отвечала на вопросы миссис Хейкин и так же машинально улыбалась. Нужно держаться подальше от бесстрастного, угрюмого лица над камином.

Миссис Хейкин все не умолкала – слова так и рвались наружу. Возьмут ли они в дорогу сандвичи? Вот и правильно! Это куда лучше, чем шоколад и апельсины. А будут ли они снимать ту купальню с террасой? Конечно, это дорого, но почему бы и нет? Приятные мелочи всегда играют большую роль. Она помнит, как…

Мэри встала.

– Я никуда не уеду, если не потороплюсь, – сказала она со смехом.

Миссис Хейкин так и подскочила на стуле.

– А все из-за меня! Бегите, дорогая, собирайтесь. Было приятно поболтать!

Мэри уже стояла у стола и снимала с клетки накидку.

– Вы нас так выручаете, что берете к себе Джо! Не знаю, что бы мы без вас делали.

Пока она открывала клетку, миссис Хейкин торопливо обошла стол и оказалась рядом с ней. Джо, который думал, что ни с того ни с сего наступила ночь, дремал на насесте. Когда опять стало светло, он моргнул, встрепенулся и сказал: “Фьють”.

Миссис Хейкин ахнула от восторга.

– Ну какой же он милый! Мне вовсе не в тягость. Я люблю, когда он живет у меня.

Она просунула палец между прутьями и пошевелила им. “Чик-чирик”, – сказала она, и Джо громко и торжествующе ответил: “Фьють”. Миссис Хейкин так и осталась бы стоять возле клетки, если бы Мэри не направилась к двери.

– Все нужное в свертке, – сказала она. – Думаю, корма там хватит.

Мэри снова оказалась в маленьком, безмолвном, холодном коридоре, снова увидела причудливую шляпку, шерстяной шарф и одинокий ряд крючков. Она открыла дверь, порыв теплого летнего воздуха заключил ее в свои сильные, властные объятия и подтолкнул к воротам.

Она повернулась и помахала миссис Хейкин, а миссис Хейкин улыбнулась и помахала в ответ.

– Хорошо вам отдохнуть! – крикнула она.

– Спасибо огромное! – крикнула ей Мэри и поспешила прочь.

Насвистывая, слегка покачиваясь и быстро крутя педали велосипеда, мимо проехал мальчишка-разносчик в потрепанной одежде. В нем кипела жизнь, и год от года он будет расти, а пока он несся вперед вместе с окружавшим его живым потоком. Из-за ограды выскочила кошка и помчалась через дорогу; фургон бакалейщика, подрагивая, подъехал ближе и остановился. Из него выпрыгнул человек, захлопнул дверцу, вошел в ворота и тоже захлопнул их за собой. Повсюду была жизнь, которая то скрывалась от посторонних глаз, то безудержно выплескивалась наружу, и Мэри с радостью окунулась в нее.