Две невесты Петра II

Несколько дней князь Алексей лежал в своём убогом жилище на жёстком тюфяке, набитым соломой и брошенным на пол. Он лежал молча в темноте с одним лишь желанием: чтобы его оставили в покое. Горькие мысли и запоздалое раскаяние терзали его душу. Один и тот же вопрос не давал ему покоя ни днём, ни ночью: что сделал он не так? Что послужило роковой ошибкой? Но перебирая в памяти недавние события, он не винил себя ни в том, что толкнул дочь на незаконную связь с молодым государем, ни в том, что почти заставил сына подписать подложное завещание больного государя.

— Нет, нет, — ожесточаясь сердцем, твердил старый князь, — в том нет моей вины. Каждый на моём месте сделал бы то же самое. Виноваты во всём только они, они! Во всём виновата только эта дура Катька, всё мечтавшая о своей дурацкой любви к этому...

Он даже не желал вспомнить имя жениха дочери, от которого он сам заставил её отказаться.

   — А этот дурак Ванька? — При мысли о сыне старый князь даже поднялся со своего ложа и сел.

Да, да, именно его родной сын, будучи так близок к государю, не сумел (может, не захотел?) ничем воспользоваться!

   — Да где ему? — продолжал почти вслух князь Алексей. — Ему бы лишь за бабами бегать! И сколько ни бегал — всё мало! Словно решил всех московских баб поиметь, вот и получил!

Горькие мысли о своей загубленной судьбе подкосили его силы, и он вновь свалился на жёсткое ложе.

Они, они, только они виноваты в том, что с ним сейчас творится! Неукротимая злоба на всех, а более всего на родных детей: княжну Катерину и сына Ивана — овладела им, заставив вскочить. Он выбежал из своего убежища и огляделся.

Была глухая тёмная ночь, лишь там, где помещались жена с дочерьми, горела лампадка, и её слабый свет узенькой полоской пробивался из-под двери.

Постояв немного возле этой двери, князь Алексей хотел было войти туда, но передумал, вернулся к себе в чулан, лёг ничком на жалкую постель и, обхватив голову руками, крепко сжал её.

Впервые мысль о больной жене шевельнулась в нём жалостью к ней. Её-то ему не приходилось ни в чём обвинять. Она всегда была противницей всех его затей — и с дочерью, и с завещанием, — предсказывая всякие беды из-за этого.

«Накаркала», — неожиданно зло подумал он о жене.

Он заснул, не смирившись и не простив никому, считая всех виновными в своём теперешнем несчастье.

Через несколько дней после поселения в Берёзове Прасковья Юрьевна попросила княжну Катерину позвать к ней невестку — жену Ивана.

   — Наталью, что ли? — уточнила княжна, словно у Прасковьи Юрьевны была не одна невестка.

   — Её, её, Катеринушка, — слабым от болезни голосом сказала она.

Княжна Катерина пошла звать Наталью, которую невзлюбила с самого первого дня. Невзлюбила за её любовь к брату Ивану, за то, что презрев все опасности, она, эта девчонка, нашла в себе мужество и силы добиться своего, заполучить любимого человека. Катерина знала, что даже перед самой свадьбой князь Иван сомневался, стоит ли ему жениться вообще. «Женился только оттого, что эта несмышлёная девчонка влюбилась в него и добилась своего», — думалось княжне.

Она нашла невестку в их с князем Иваном сарайчике. Они сидели рядышком, обнявшись, и о чём-то тихо переговаривались. Смеялись. Острая ревнивая зависть кольнула княжну в сердце.

Увидев вошедшую, Наталья смутилась, отстранилась от мужа. Князь Иван, заметив сестру, встал, пошёл ей навстречу и спросил, улыбаясь:

   — Что это вы, княжна, соизволили посетить наши апартаменты?

Княжна Катерина ещё не бывала в сарайчике, где поселился её брат с молодой женой.

   — Матушка просила, чтобы Наталья у неё побывала, — не отвечая на шутливое приветствие брата, сказала сестра.

   — Что, матушка плоха? — посерьёзнев, спросил князь Иван.

   — Не знаю, — пожала плечами княжна. — Так не забудь побывать у неё, — напомнила она и направилась к выходу, не в силах видеть сияющее счастьем лицо Натальи.

Княгиня Наталья, обеспокоенная приглашением свекрови, почти сразу же за золовкой пошла в дом, где разместилось всё семейство.

Войдя в комнату, где жила свекровь, она увидела её сидящей на постели. Опустив голову на руки, та плакала, и слёзы сочились сквозь тонкие исхудалые пальцы её рук. Рядом с нею никого не было. Тусклый свет серого дня едва пробивался через мутные стекла маленького оконца. Тяжёлый, спёртый воздух, какой бывает там, где лежит тяжелобольной, перехватил дыхание Наталье, едва она переступила порог жалкого жилища.

Княгиня Прасковья, услышав шаги, разом отняла руки от лица и повернулась к вошедшей.

   — Пришла, голубка, пришла, — попыталась улыбнуться княгиня бескровными губами.

   — Княжна Катерина сказывала, что вы, матушка, видеть меня желали.

   — Да, да, голубка, давно хотела с тобой поговорить, да вот видишь сама. — Княгиня Прасковья обвела вокруг себя обессиленной рукой. — А ты садись, садись, голубка, — продолжала она, отодвигаясь к стене и указывая невестке место на постели рядом с собой.

Встревоженная неизвестностью Наталья присела на край постели.

   — Ещё ранее, до вашей с Ванюшей свадьбы, мне следовало поговорить с тобой. Тогда, может, и не было б для тебя всего этого...