Две невесты Петра II

   — Пустое болтаешь, девка. Какой же он жених? Ему и лет-то от роду есть ли десять?

   — Не десять, а поболее, — всё так же уверенно отвечала Аннушка.

   — Не может того быть! Ну кто такое дитё женить станет? Наша-то барышня много старше его будет.

   — Что ж с того, что старше? Зато он великий князь. Бают...

Но тут Аннушка заговорила так тихо, что оглушённая новостью Маша не слышала больше ничего.

Но даже из того, что она узнала, ей многое стало ясно. Так вот, значит, почему их свадьба всё время откладывается, и граф Пётр совсем перестал бывать у них в доме!

Не помня себя от навалившегося горя, Маша как во сне отошла от двери, поднялась к себе в комнату и бросилась на постель.

Маша металась на постели, не находя себе места. Она то снимала, то вновь надевала обручальное кольцо, подаренное ей женихом в тот памятный радостный день, теперь уже такой далёкий. Наконец она надела кольцо, сжала руку в кулак так крепко, словно кто-то хотел отнять его у неё.

— Нет-нет, — прошептала она, — это всё не так. Надо идти куда-то, бежать, узнать всю правду. Правду, правду, правду, — повторяла она, уткнувшись лицом в подушку и горько плача.

От переживаний она то ли уснула, то ли впала в забытье, и ей привиделась прогулка на шлюпке вдвоём с графом Петром.

Тёплый весенний вечер, когда все неподвижные предметы, окутанные прозрачным серым сумраком, кажутся прекрасными, околдованными, сказочными. Они сидят на корме совсем близко друг к другу. Лодка тихо скользит по глади воды, в которой, словно во сне, отражаются прибрежные деревья и кусты.

Они выезжают в залив. Маша впервые видит необъятную водную ширь, где-то далеко-далеко окрашенную в золотистый цвет закатным солнцем.

И всё это: и вода, и удаляющийся берег, поросший лесом, тишина и прозрачность воздуха, и этот человек, сидящий с ней так близко, рядом, показались ей тогда чем-то нереальным. Ещё тогда почему-то подумалось ей, что вся эта прозрачная красота зыбка, ненадёжна и может растаять, как лёгкое облачко, проплывающее и над ними, и над водой, и над всем миром.

Она очнулась, вскочила с постели, полная какой-то решимости, выбежала из комнаты и понеслась к тётке.

Та стояла на коленях возле небольшого окованного серебряной вязью сундучка, всегда стоявшего в её комнате возле изразцовой печи закрытым. Теперь он был выдвинут из своего угла к кровати, ц тётка перебирала его содержимое: тонкие пожелтевшие кружева, шали, старинные головные уборы, шитые жемчугом. Она внимательно рассматривала их и аккуратной стопкой складывала на разобранной ко сну постели.

   — Так это правда?! — сдавленным от волнения голосом произнесла Маша.

   — Что правда? — спросила тётка, даже не взглянув на неё и не выпуская из рук вышитой сорочки.

   — То правда, что сватают меня за этого, этого... — Она не могла говорить от рыданий.

Тётка молча, тяжело опираясь руками о край сундучка, поднялась с колен, села на постель, прямо на груду одежды, вытащенной ею из сундучка.

   — Знаешь уже? — спросила она спокойно, без тени удивления.

Ровный, будничный голос тётки словно отрезвил Машу, она перестала всхлипывать, но слёзы ещё текли по её лицу.

   — Полно, полно, голубушка, — сказала тётка ласково, — не плачь, поди сюда, сядь рядышком.

Маша покорно подошла к кровати, тётка отодвинула от края наваленные вещи, освобождая место для племянницы. Маша села возле. Некоторое время обе молчали. Мокрой ладонью Маша вытирала залитое слезами лицо.

   — На вот, голубушка, утрись, — протянула ей тётка тонкий белый шёлковый платок с длинными кистями.

Маша машинально взяла платок, уткнулась в него и вновь зарыдала, громко всхлипывая. Тётка сидела неподвижно, молча гладя вздрагивающие плечи Маши. Мало-помалу та успокоилась, перестала плакать и, отняв платок от лица, посмотрела на тётку воспалёнными, распухшими от слёз глазами.

   — Ты всё знала? — спросила Маша с какой-то затаённой надеждой, глядя тётке в глаза.

   — Да, — коротко ответила та, кивнув головой.

   — Что ж ты мне ничего не сказала? — с упрёком произнесла Маша.

   — Не велено было, — тихо отозвалась тётка.

   — Кем же не велено?

   — Отцом. Твоим отцом, вот кем. Всё ведь ещё только решалось.

   — Что решалось? — не понимая, о чём говорит тётка, спросила Маша.

   — Твоя свадьба с великим князем, — твёрдо ответила Варвара.

   — С великим князем! — вскричала Маша, вскакивая с постели. — Да как ты можешь так говорить? Ты же знаешь, что я люблю графа Петра! Знаешь? — повторила Маша, подходя совсем близко к тётке.

   — Знаю, — кивнула та.

   — Так как же ты можешь, ты... — Маша несколько раз повторила это слово, не найдясь, что сказать ещё.

Варвара спокойно посмотрела на неё.

   — Да, да, — горячо продолжала Маша, — как можешь ты говорить такое, ты, ты, которая сама всю жизнь любила моего отца!

При этих словах Маши лицо Варвары Михайловны побледнело, губы крепко сжались в тонкую линию. Застыв в ожидании, она, казалось, ждала, что ещё скажет ей Маша.

   — Я знаю, знаю, — уже не так запальчиво и тише проговорила Маша, — слышала, как ты с батюшкой о том говорила.