Читаем Две поездки в Москву полностью

...Следующее, что я помню: раннее, темное утро, я сплю почему-то на ковре в обнимку со Славой. Заскрипела дверь, вспыхнул свет, я сощурился... Мы лежали в Ленкином номере на полу, в дверях стоял Володя.

— Ну, уехали эти типы? — спросил он, но тут навстречу ему из узкой щели между шкафом и стеной вылез бодрый, улыбающийся, прекрасно выспавшийся Чертик!

Володя сжал свои знаменитые челюсти.

— Ну, едем? — не глядя на нас, недовольно обратился он к Лене. — Посмотрим прыжки, хоть настоящих людей увидим!

— Я тоже буду прыгать! — радостно улыбаясь, сообщил ему Чертик, чем, я думаю, вызвал в душе Володи черную бурю.


— Ребята! Ну скорее же! — полыхая дубленкой, закричала нам Лена из машины.

Володя сидел бледный, сжав челюсти, — наверно, хотел уехать без нас.

— Большая удача! — Слава сел, улыбаясь.

Я садился последний и не успел еще оторвать от снега правую ногу, как Володя резко рванул с места, нога моя с дикой болью пробороздила по плотному снегу. Только вспомнив свою бодрую молодость, сумел я рывком втянуться внутрь и захлопнуть дверцу.

Володя будто окаменел. Мы мчались резко вниз. На повороте он не снижал скорости, машина дико скрипела, все в ней тряслось крупной дрожью, длинные снежные плевки летели вбок.

Слава, интеллигентный человек, естественно, пытался завести беседу.

— Двигателем тормозишь? — понимающе спросил он Володю.

Володя презрительно промолчал.

— У тебя тачка, что ли, есть? — небрежно спросил он через минуту.

— Ага! — кивнул Слава.

— Отцовская, понятно? — перекосившись, спросил Володя.

— Ну почему? — удивился Слава.

— Извини, по роже видно! — сказал Володя. — А меня жизнь не баловала, понял? У тебя кто отец?

— Механик, — сказал Слава.

— А у меня сторож! — сказал Володя. — Все сам, понял?! Это вам вот все обеспечено!

Чувствовалось, это давняя его идея.

Продолжать разговор было бессмысленно.

При такой скорости, естественно, мы доехали до места за пять минут.

Начались уже пробные прыжки. Колоссальный перепад высот, солнце, ветер! Мы были как раз посередине — шоссе тянулось под трамплином, трамплин свешивался ниже, и там, далеко внизу, черной подковой стояли зрители.

Прыгун показывался наверху, тряс поднятыми руками, приседал, отталкивался и, пройдя мягкую дугу ската, летел...

Потом — шлепок лыжами, скольжение... И черненькая фигурка, подняв руки, мелькает внизу так же далеко, как далеко была она только что наверху.

Мы побежали в будку... В обмундировании и с лыжами поскакали боком на пустые креслица подъемника.

Информатор что-то кричал, его радостные слова относил ветер. На самом верху трамплина, где на фоне неба щелкали флаги, стояли кучкой незнакомые ребята и вдруг что-то непонятное запели.

На площадке мы соскочили с креслиц. Дальше мы двигались по узкой лесенке, по которой ходят только в одну сторону.

«...орная Ленинграда!» — закричал информатор.

Чертик присел, легко оттолкнулся.

На спуске он исчез и появился уже на «столе»... вылетел... и снова исчез. Потом он выкатился, будучи совсем крохотным чертиком, внизу.

Донесся гул толпы. Ай да Чертик!

...Когда выходишь на старт и судья держит стартовый флаг за кончик, от страха потеешь насквозь, но только он дает отмашку и ты пускаешься — испуг пропадает.

Сначала мелькало все рядом, но потом гора прянула вниз и я оказался в воздухе, один, и было такое мгновение, когда казалось, что я вишу неподвижно.

Потом стало все приближаться... еще быстрее... И вот я шлепнулся, понесся... у самых канатов затормозил, повернулся, услышал громкий голос сверху...

Неплохо, очень неплохо для моих восьмидесяти девяти лет!

Слава вылетел неудачно, лыжи его сразу же разошлись, — но все же он сумел сбалансировать.

— Большой успех! — улыбаясь, Слава подкатил ко мне.

Когда мы шли к машине, Володи возле нее не было, только Лена.

Потом он показался, — с ним явно что-то было не в порядке.

— Что? — спросила Лена.

— Да сейчас штрафу отдал червонец, — пытаясь говорить небрежно, произнес он. — Машину, говорят, не там поставил!

— Что же делать? — спросила Лена.

— A-а, пусть это тебя не волнует! — зло произнес Володя.

Он взялся за дверцу, увидев, что мы тоже подходим, искривился.

— Ну, куда теперь вы? — отрывисто спросил он.

— С вами! А куда же еще! Да брось ты, Володя! — улыбаясь, сказал Слава.

Володя выдернул рукав, уселся, и мы уселись.

— Вообще, мы можем пешком! — сказал я.

— Ну что вы, ребята! — сказала Лена.

Володя молчал, стиснув зубы.

Мы хотели вылезти, но в этот момент он резко рванул... В машине было нагрето, жарко. Радужные кольца играли на стеклах. Солнце поблескивало в соснах.

Гнал он в этот раз еще быстрее, срывая злобу.

Вот мы обогнали наш автобус, и тренер Гурам Захарыч покачал через стекло головой.

«Все! Звездная болезнь! И эти тоже!» — очевидно, промелькнуло у него в мозгу.

— Володя! Не надо! Останови! — Лена умоляюще хватала нашего замечательного виртуоза за плечи, но этого он и добивался. Сощурив глаза, сжав в зубах мундштук, он наращивал скорость. Лена смотрела на него с ужасом и восхищением.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Тихий Дон
Тихий Дон

Вниманию читателей предлагается одно из лучших произведений М.Шолохова — роман «Тихий Дон», повествующий о классовой борьбе в годы империалистической и гражданской войн на Дону, о трудном пути донского казачества в революцию.«...По языку сердечности, человечности, пластичности — произведение общерусское, национальное», которое останется явлением литературы во все времена.Словно сама жизнь говорит со страниц «Тихого Дона». Запахи степи, свежесть вольного ветра, зной и стужа, живая речь людей — все это сливается в раздольную, неповторимую мелодию, поражающую трагической красотой и подлинностью. Разве можно забыть мятущегося в поисках правды Григория Мелехова? Его мучительный путь в пламени гражданской войны, его пронзительную, неизбывную любовь к Аксинье, все изломы этой тяжелой и такой прекрасной судьбы? 

Михаил Александрович Шолохов

Советская классическая проза
Тропою испытаний. Смерть меня подождет
Тропою испытаний. Смерть меня подождет

Григорий Анисимович Федосеев (1899–1968) писал о дальневосточных краях, прилегающих к Охотскому морю, с полным знанием дела: он сам много лет работал там в геодезических экспедициях, постепенно заполнявших белые пятна на карте Советского Союза. Среди опасностей и испытаний, которыми богата судьба путешественника-исследователя, особенно ярко проявляются характеры людей. В тайге или заболоченной тундре нельзя работать и жить вполсилы — суровая природа не прощает ошибок и слабостей. Одним из наиболее обаятельных персонажей Федосеева стал Улукиткан («бельчонок» в переводе с эвенкийского) — Семен Григорьевич Трифонов. Старик не раз сопровождал геодезистов в качестве проводника, учил понимать и чувствовать природу, ведь «мать дает жизнь, годы — мудрость». Писатель на страницах своих книг щедро делится этой вековой, выстраданной мудростью северян. В книгу вошли самые известные произведения писателя: «Тропою испытаний», «Смерть меня подождет», «Злой дух Ямбуя» и «Последний костер».

Григорий Анисимович Федосеев

Приключения / Путешествия и география / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза