Стёпка огляделся и сделал глубокий вдох. У него было такое ощущение, будто он после долгих скитаний оказался дома. Ну или по крайней мере там, где ему все (кроме орклов, конечно) рады.
Это благостное настроение продлилось недолго.
— Ой, мамочки родимые, Стеславчик возвернулся! — взвизгнула чумазая Негрызга, выскочив непонятно откуда. Она набросилась на Стёпку, как вампир на ничего не подозревающую жертву, жарко чмокнула его в щёку и тут же скрылась в корчме, крича во всё горло:
— Я Стеслава первая почеломкала! У меня теперь и муж такой же пригожий будет!
Красный Стёпка яростно тёр мокрую щёку. Ванька лежал на крыльце и хохотал:
— Всё, Стёпыч, беги куда глаза глядят! Теперь тебе покоя не будет! Насмерть обслюнявят!
— Да пошёл ты, — сердито отмахнулся Стёпка. — Я этой Негрызге… Она одна у них тут такая дурная. Надо её опять к лавке примагнитить, чтобы не прыгала на людей.
Зря он Ваньку не послушался, зря не убежал. Почти сразу во двор ворвались три девицы, и Стёпка попал в центр восторженного урагана. Застуда, Угляда и Задрыга закружили его, затормошили, затискали, даже ущипнуть успели. Хорошо хоть целоваться не полезли, хотя Задрыга, заметно было, удержалась с трудом, видимо, отвыкла и не сумела перебороть стеснение.
Как оказалось, орклы заявились в корчму часа за четыре до появления Стёпки с друзьями и потому их недолгое «иго» почти не оставило следов. Если не считать, конечно, выбитого у Сгрыквы зуба и рубца от кнута на Збугнятовой щеке. О, надо было видеть, как сиял юный вурдалак, когда ему с подробностями поведали о постигшем Ц'Венту заслуженном возмездии, какими глазами смотрел он на Ваньку, что тому, само собой, чрезвычайно льстило. Вот так, Стёпыч, это тебе не свистелкой шаманить, это почти настоящий подвиг, скажи ведь! Да-да, соглашался Степан, великодушно не уточняя, что победу над девчонкой — пусть даже она и злобная орклита — настоящим подвигом можно назвать с очень большой натяжкой.
В корчме вновь стало оживлённо, шумно и людно. То и дело заглядывали соседи — полюбопытствовать на удивительного дракона и отважных мальцов, не оробевших турнуть чёрно-серых хозяев. Уже вся улица была в курсе произошедшего, а то и почти вся Протора. Лёгкость, с какой были изгнаны наглые пришельцы, до того всех обрадовала и воодушевила, что народ на время забыл о скором, почти неизбежном нашествии орклов.
Это ужасно Стёпку удивляло. Ему ведь как представлялось владычество Оркланда. Ему представлялось, что когда враги во главе с оркимагами займут Протору, это будет похоже на то, как, например, фашисты захватывали какой-нибудь наш город и принимались в нём хозяйничать, грабить, казнить и угонять в плен. Беспросветный страх, отчаяние и ужас. По улицам не пройти, тут и там виселицы и патрули. Все сидят по домам и боятся. Но… Но, кажется, местные жители на всё это смотрели иначе, причём, настолько иначе, что в голову нет-нет да и закрадывались сомнения насчёт того, что, может быть, и в самом деле всё не так уж и страшно, что тогда, может быть, и сопротивляться завоеванию не стоит, что жизнь-то ведь не кончится и всё равно нужно будет работать, ухаживать за скотиной, сеять, косить и молотить, в общем, точно так же, как и всегда… Однако потом Стёпка вспоминал холодные глаза статс-негоцианта, кнут в руках Ц'Венты, смотрел на перекошенное лицо Збугняты и неуютные предательские мысли развеивались в одно мгновение.
В самый разгар этих непростых размышлений его отыскал Сгрыква, уже успевший с помощью примочек подлечить разбитую губу:
— Там хозяйка просит тебя зайти. Поговорить хочет.
Тётка Милава встретила его улыбкой:
— Здрав будь, Стеславушка, — она взъерошила его волосы, улыбнулась не слишком весело. — Спасибо тебе, что вы с вашим зверем сюда явилися. Вовремя этих орклов вытурили. А не то Збугнята ведь уже ватагу собрал, дружков своих подговорил корчму отбивать. С кухонными ножами супротив здоровенных мужиков… Искалечили бы их орфинги.
— Они вернутся? — спросил Стёпка. — Мы ведь не сможем всё время вас охранять.
— Знамо, вернутся, — легко согласилась женщина. — Но мы теперь учёные. Мы всё своё увезём отсюдова к сестрице моей на подворье, а там видно будет. Корчму нам новые хозяева не оставят. Всё одно заберут. Грамота у них, князем жалованная, — она вздохнула. — Вы, верно, изголодались уже. Скоро мы вас накормим. Зверь-то ваш, как, не шибко кусачий? Чем его угощать будем?
— Он только для врагов кусачий, — улыбнулся Стёпка. — Пироги очень любит. Но вообще-то, если он проголодается, он себя сам накормит. Улетит в лес и там оленя поймает или кабана.
Во дворе пацаны шумным роем вертелись вокруг «кусачего, но добродушного» зверя. Дрэга мужественно терпел дёрганья за хвост и вскарабкивания на спину. Заглада сидела рядом с его лежащей на траве головой и что-то очень с уморительно серьёзным видом ему рассказывала. Иногда дракон приоткрывал один глаз и косился на девчушку, как бы говоря: я слушаю-слушаю, говори.