Две половинки райского яблока

Шутит? Я пристально смотрю на Хабермайера, но он серьезен, даже слишком.

– А кто такие «маги»?

– Маги… – повторяет Хабермайер. – Маги – это фокусники. В черном халате и колпаке. Страшно любят выступать на ярмарках. – Он помолчал, улыбаясь, заглядывая мне в глаза. – Ну, а если серьезно… Маги – это древний народ с тайным учением. Кочевники. Они забредали в разные уголки планеты. Великий пророк и учитель Заратустра, Гермес Трисмегист, скандинавский Один – все они были магами. Халдейские маги – в Вавилонии, Шумере, Урарту – оставили богатейшее наследие, только ключ утерян. Они были и на Южном Урале, археологи недавно открыли там странный город, ни на что не похожий… В Индии, Китае. Иногда маги были царями. Маги правили в Этрурии, на Крите, в Персии. Они пророчествовали и наказывали врагов чумой и пожарами, и были неуязвимы… почти. – Он серьезно смотрел на меня, и я не знала, верит ли он сам в то, о чем говорит. – Но… все конечно в мире, Наташа, – вздохнул Хабермайер. – Все проходит. Случались бунты – терпение народа не бесконечно, а недостаток всякого правителя в том, что наступает момент, и он теряет связь с реальностью. Магов свергали в конце концов. В Персии в память победы над черными колдунами даже праздновали «магофонию»… каждый год в конце октября.

– Хеллоуин?

Хабермайер улыбается и кивает.

– А… кто они?

– Кто такие маги? – переспрашивает он. – Точно никто не знает. Возможно, уцелевшие жители Атлантиды. Ходят слухи… – Он снова усмехнулся, словно давая понять, что шутит. – Ходят слухи, что магия в те времена была абсолютно естественна, люди могли летать или перемещаться в пространстве… запросто. Магия была религией. Знаете, Наташа, религии, которые мы называем ложными, некогда были истинными. Геродот много писал о магах и магии. Что такое магия? – Он подождал немного, но я молчала, и он ответил себе сам: – Если коротко – это особые приемы, заклинания и формулы для достижения цели, часто не самой светлой, чего уж греха таить. Например… – он пристально смотрит на меня, улыбаясь своей чуть неровной улыбкой. – Например, возвращение неверного любовника… или погибель соперницы…

Я вспыхиваю.

– Это в бытовом плане, – продолжает Хабермайер, делая вид, что не заметил моего замешательства. – А можно ведь и мирового господства захотеть!

– А вы хотите мирового господства? – спрашиваю я.

Хабермайер не спешит отвечать, задумывается. Скользящий все быстрее свет – красный, синий, зеленый – придает его лицу гротескно-трагический вид, оно кажется изваянным из камня. Хабермайер больше не улыбается и словно смотрит внутрь себя. Наконец произносит:

– В наше время это было бы несколько затруднительно – сильные страны, много оружия… наука тоже не стоит на месте. – Он смотрит мне прямо в глаза. – Но, в принципе, можно было бы попробовать.

Я рассмеялась:

– И что же мешает?

Он не отвечает. Искры из его черных глаз касаются моего лица, и я чувствую легкие горячие уколы…

– Совсем немного, – говорит Хабермайер наконец. – Самая малость…

Он накрывает теплой ладонью мою руку.

– Когда-то, – начинает он неторопливо, – жила-была маленькая девочка. Две косички с красными бантиками. Хорошая девочка. Она очень любила шоколадные конфеты. Однажды она взяла без спроса шоколадку из портфеля другой девочки. Другая девочка стала плакать. – Хабермайер говорит короткими, словно из детской книжки, фразами, делая длинные паузы. – Учительница стала кричать и потребовала открыть портфели. Наша девочка с красными бантиками…

Меня обдает жаром. Эта шоколадка стала кошмаром моей жизни на долгие школьные годы. Учительница ходила по рядам, заглядывая в наши портфели, я держалась за парту так, что побелели пальцы – боялась упасть, а шоколадка медленно таяла во внутреннем карманчике школьного платья.

– Наташа, – говорит Хабермайер, поднося к губам мою руку, – я не хотел вас обидеть. Все в жизни относительно. Это был урок, и просто удивительно, что такой маленький человек… сколько вам было? Шесть? Семь? Просто удивительно, что вы помните это до сих пор и до сих пор стыдитесь. Дай бог каждому из нас такой высокой… планки. Это к вопросу о власти над миром.

– Как вы это делаете? – спрашиваю я, понемногу приходя в себя.

– Это такая мелочь, – отвечает он. – Я еще и не то могу! Хотите?

– Нет! – почти кричу я. – Больше не нужно.