– Готово, – отозвался Флеминг. Он поднялся с кресла, захватив с собой исчерканный план дома Якушкиных. Присел на диван рядом с господином Романо. – Смотрите, Джузеппе, – начал он, тыкая кончиком карандаша в свои пометки. – Как вам известно, дом несколько раз перестраивался. Большая гостиная сначала была здесь, – он сделал небольшую паузу, давая господину Романо сообразить, что к чему, и продолжал: – А потом ее слегка расширили в сторону сада… вот так… Здесь был камин. Его тоже перестраивали. Во времена Якушкина-масона он был поменьше… Дом тоже был намного меньше. А в середине девятнадцатого века… или в конце… смотрите, вот здесь отчетливо видно… камин расширили. Софи пишет в дневнике, что тайник был в стене за камином, так? Но в доме был еще один камин – в кабинете хозяина, и мне кажется, тайник был именно там. Тем более что правое крыло, где был кабинет, почти не перестраивалось. Софи пишет, что они, молодые люди, однажды потратили полдня на поиски тайника, о котором упоминал дядюшка… Как она пишет в дневнике? – Флеминг подошел к столу и вытащил из-под бумаг тетрадь в кожаном переплете с серебряными застежками вверху и внизу. Раскрыл и прочитал: «Какое прекрасное время – беззаботная молодость! И как невероятно быстро все проходит… Я прекрасно помню, как мы, жизнерадостные молодые бездельники, умирая от смеха, ползали вокруг камина в доме дядюшки в поисках тайника. Словно вчера, а не… страшно подумать… семьдесят лет назад! Мы нашли тайник в конце концов – он был в стене справа от камина, но, к нашему разочарованию, там почти ничего не было – ни любовных писем дядюшки, ни фамильных драгоценностей. А была всего-навсего полупрозрачная алебастровая коробочка, а в ней – полотняный мешочек с «чихательным» табаком, нательный серебряный крестик, старинная монетка, кажется, полушка, и
– Как по-твоему, Грэдди, почему Софи не написала подробнее о «черной пирамидке»?
– Видимо, эта вещь не произвела на нее никакого впечатления.
– Но ведь она упоминала о семейной легенде, связанной с портретом «индуса», непонятно, откуда взявшемся. О странных свойствах одного из предков, о колдовском Магистерском озере, с которым тоже была связана легенда, о жене этого предка. И ничего о такой необычной находке, как пирамида…
– По молодости лет пирамида их не заинтересовала, – заметил Флеминг. – Видимо, такое у нее свойство – быть незаметной. Гораздо больше молодых людей заинтересовал «Портрет индуса», выполненный, как она пишет, «весьма примитивно», над которым они «без устали потешались». А дядюшка напускал на себя таинственный вид и обещал, что когда-нибудь расскажет им историю «индуса» и девушки. Но, пишет Софи, «нам казалось, что он и сам не знал, кто был таинственный индус, иначе давно бы рассказал – дядюшка был удивительно разговорчив».
– Но нам ведь ничего не мешает покопаться в обоих каминах? – заметил господин Романо. – Как ты думаешь? Время терпит.
– Терпит, – согласился Флеминг. – Бомбейская мумия подождет. У мумий вообще потрясающее терпение.
– Что ты имеешь против мумий? – тут же спросил господин Романо.
– Ненавижу мумии! – искренне воскликнул обычно спокойный Флеминг, не догадываясь, что повторяет слова героя одного американского фильма. – Особенно когда они оживают.
– А-а-а… – протянул слегка озадаченный господин Романо, до сих пор не привыкший к чувству юмора своего адвоката. – Когда начнем?
– Уж если мы это затеяли, то чем раньше, тем лучше. Не забывайте о Призраке.
– Ты думаешь?
– Уверен.
– А я нет. Марина же сказала, что в музее, кроме Хабермайера, никого не было.
– Она может просто не знать. А потом, зачем Призраку ходить в музей? Ему достаточно ходить за нами по пятам и в случае чего просто стянуть находку. Я загривком чую его присутствие, Джузеппе. И в лесу… я просто не хотел вам говорить. Там определенно кто-то был. И… – Он нерешительно смотрел на господина Романо.
– Что? – выдохнул тот.
– Возможно, и на кладбище кто-то был. Кто-то постоянно наблюдает за нами. Мой длинный нос все время чует…
– Если этот подонок… – господин Романо даже привстал с дивана. – Если эта сволочь снова перебежит мне дорогу… Но это же абсурд, Грэдди! Абсурд! Почему он это делает?