Две половинки

«Подожди!» – сказала судьбинушка и притормозила Степана Больших, проверяя на слабо и истинность принятого решения, проделав свой выкрутас весьма обыденно, в соответствии с жизненным кредо.

– Она в поликлинику ходила? Рентген сделала? – требовательно, спросил Больших.

– Нет, – прошелестела виновато Вера. – Вроде не перелом, просто болит. Мы думали, ты посмотришь.

«А-ах ты ж, твою мать! Ну, что за люди?! Они решили, что перелома нет!!» – завелся Степан и приказал голосом, звенящим металлом:

– Так. Сейчас она отправится в ближайший травмпункт и сделает рентген. Я туда подъеду. Где он у вас находится?

Пока Больших добирался, Ольга Львовна успела высидеть очередь и сделать снимок руки, Степан большим потревоженным зверем прошагал мимо больных прямиком в кабинет к врачу. Извинился за вторжение, представился тоном министра, посмотрел мокрый еще снимок, поговорил с безразличным ко всему районным травматологом, посочувствовал коллеге, перегруженному количеством больных, отказался от «по пять грамм спиртику» и повез Ольгу Львовну домой.

Вера не вышла в прихожую их встретить, как обычно, лежала на диване, до подбородка укрытая пледом, и улыбалась тихой страдальческой христианской улыбкой.

– Перелома нет, трещин – тоже. Повезло, – по-деловому объяснял Больших. – Сильный ушиб. Руку на перевязь, беречь, ничего не делать недели две-три. Завтра в поликлинику, встать на учет и начать ходить на физиопроцедуры.

Он присел на край дивана, возле Веры, и, не выходя из роли врача, требовательно спросил:

– Что у тебя болит?

– Да так. Ничего серьезного. Поясница.

– Перевернись, я посмотрю!

– Не надо! – неожиданно твердо отвергла его помощь она.

– Вера! – предупреждающе призвал Больших.

– Степан, на самом деле не надо! Она у меня часто болит, я но-шпу выпила, пройдет!

– Ты к врачу обращалась?

– Да что ты! Зачем? Просто просквозило. У нас на работе страшные сквозняки.

Он пощупал ее лоб. Температура была. И немаленькая.

Ему хотелось послать все к черту! И этих двух баб с их каким-то идиотским упорным нежеланием обращаться к докторам, но врач преобладал в нем всегда, в любой ситуации.

Первым и главным был врач, а потом Степан Больших.

Он молча вышел из квартиры, взял из джипа медицинский чемодан и, игнорируя Верины отказы, просьбы, перерастающие в требования не трогать ее и не беспокоиться, померил давление, температуру, пульс. Прикрикнул на нее разок, перевернул на живот, задрал футболку, приспустил домашние штанцы и внимательно, вдумчиво прощупал чуткими пальцами спину, перевернул назад и прикрыл пледом.

– Вера, ты когда мочишься, тебе больно? Есть неприятные щиплющие ощущения внизу живота? Как часто у тебя позывы в туалет?

– Я не буду тебе отвечать на такие вопросы!! – зло, громко отрезала она.

В глазах сверкнула слеза и что-то напоминающее фанатический огонь, или ему показалось от усталости и непонимания ее праведного гнева.

– Ольга Львовна!! – рявкнул Больших.

– Да-а, – перепуганно отозвалась женщина, входя в комнату.

– Вы слышали, что я спрашивал?!

– Да-да.

– Отвечайте!!

У Ольги Львовны тоже засверкали слезами глаза, правда, без фанатизма, она неуверенно посмотрела на Веру, но ослушаться Степана, невзирая на протестующий жест дочери, не осмелилась.

Кишка тонка у Веры со всей ее упертой глупостью тягаться с Больших!

– Ну да, Верочка жаловалась, что часто хочет в туалет, а сходить не может, и что щиплет и больно…

– Мама!! – взревела Вера, осуждающе.

– Давно это у нее? – проигнорировал ее выкрики Степан.

– Месяца два, может, три, но не так чтобы сильно. Но она но-шпы выпьет, в ванной горячей полежит, ее и отпускает. Последнее время вот прихватило всерьез, и вставать и ходить больно.

Он бы их с удовольствием придушил, как в милицейском протоколе: «застрелен при попытке суицида»!

– Вы же обе взрослые женщины! С высшим образованием!! Вы ж не бабки деревенские, где до врача, как до Бога, не добраться!! Что за идиотизм?! Но-шпы она выпьет! Врачу надо было показаться, и сразу, как только прихватило, еще два месяца назад! Почему ты мне не сказала, я бы сам тебя отвез!

– Потому и не сказала!! – в ответ повысила голос она. – Не надо мне никаких больниц и врачей, само пройдет!

Он посмотрел на этих двух женщин – лежавшую на диване и стоявшую рядом, успокаивающе поглаживающую дочь по голове широкой ладонью, на прибежавшего из своей комнаты на громкие крики взрослых Ёжика, привалившегося к маме бочком, и словно отрезвление какое на него снизошло.

Ясное, незамутненное видение…

Это посторонние ему люди!

Семья со своими правилами, законами, убеждениями, с какими-то не доступными его пониманию принципами, а он здесь случайный, неведомо, как попавший к ним и чего ради задержавшийся человек.

Они так живут, они уверены в правильности выстроенной ими жизни, в своих поступках и принципах, в том, что достойно, а что нет, что морально и нравственно, а что греховно, и имеют на это полное право, и наверняка это правильно, что каждый живет соответственно своим установкам.