Две половинки

Они не спали ночь.

Переходя от поцелуев к разговорам, тихим и неспешным, Степан рассказывал ей о сестре и родителях, о зяте, которого уважал по-мужски, и о Дениске, в свои полгода уже проявляющем характер, о работе и о Вере. Стаська – о княгинюшке, о родителях и своей работе.

Им очень многое надо было поведать друг другу, но они не торопились. Зачем? Теперь расскажут, подробно и в деталях – у них все время впереди!

– А как там Василий Федорович? – спросил Степан. – Перст, можно сказать, судьбы, который нас свел! Я Лешке давно звонил, с неделю назад, узнавал о состоянии больного.

– Вчера выписали из больницы. Асокины его к себе в Москву забрали до полного выздоровления. Он родной брат их домработницы, а она член семьи. Я к нему в больницу не ходила. Княгинюшка навещала, а я от нее все новости узнавала.

– И почему не ходила? – предполагая ответ, спросил Степан.

– Тебя боялась встретить и знала, что не удержусь и начну Василия Федоровича о тебе расспрашивать! – поражала честностью Стаська.

– Понятно, как говорит наш Лев Гурьевич.

К полудню они все же уснули, обессиленные, не в состоянии ни разговаривать, ни целоваться, переплетясь руками-ногами, выключились в один момент, словно в омут ухнули. Часа в три Степан проснулся и стал собираться. Стаська, не до конца проснувшись, все не могла понять, куда и зачем ему надо ехать.

– Ты спи, – поцеловал ее в висок полностью одетый и готовый к выходу Степан. – Мне надо Ане продукты купить, она не успевает, и отвезти ее в больницу к Юре и обратно, а вечером я вернусь.

– Гумм-м… – поерзала Стаська головой по подушке, что, видимо, означало понимание.

– Тебе придется встать и закрыть за мной дверь, – поцеловав девушку еще раз, с сожалением объяснил Степан, так не хотелось ему будить ее окончательно.

Стаська сонно отозвалась, не открывая глаз:

– В верхнем ящике тумбочки, в прихожей, вторые ключи. Возьми и закрой сам.

– Спи, – сказал он, улыбаясь, и поцеловал еще раз.

Напоследок.

Улыбка воцарилась на его лице и в душе основательно, он никак не мог перестать улыбаться, и когда сел в машину, и когда осторожно выезжал из загроможденного автомобилями двора на проезжую часть. Невозможно было перестать улыбаться и чувствовать звенящее счастьем тело, разум, сердце, когда перед глазами проносились кадр за кадром их ночь и Стаськины то смешливые, то потрясенные, то наполняющиеся слезами от переживаемого глаза цвета темного меда.

Зазвонил один из сотовых, выложенных на торпеду. Неслужебный.

И на том спасибо – сейчас и в «бой» Степану, мягко говоря, не потянуть!

Он посмотрел на определитель номера, и улыбка потухла сама собой – звонили с Вериного домашнего телефона.

– Да! – ответил Степан.

– Степан Сергеевич? – спросила Ольга Львовна осторожно.

– Да, – предчувствуя нехорошее, помрачнел Степан.

– Степан Сергеевич, вчера Веру увезли на «Скорой» в больницу, – разрыдалась Ольга Львовна. – Ей совсем плохо стало, она сознание потеряла, я и вызвала. Я с дочерью поехать не могла, Ёжика оставить не с кем, а по телефону они справок не дают. И до вас я никак не могла дозвониться!

Да, неслужебный телефон Степан отключил, когда они со Стаськой перебирались с дивана на кровать, а включил только сегодня, когда одевался в прихожей и привычно проверял содержимое карманов.

– Ольга Львовна, вы успокойтесь. А то Ваньку совсем напугаете. В какую больницу ее увезли?

Она назвала номер больницы и продиктовала ненужные ему номера справочных телефонов. Он выслушал не перебивая.

– А вы сказали врачам со «Скорой», что Вера обследовалась в другой больнице у конкретного врача? Ее бы госпитализировали туда.

– Она не ходила! – призналась Ольга Львовна и начала по новой всхлипывать, успокоившись было. – И вам не призналась! Говорит, незачем понапрасну беспокоить знакомых Степана и его самого! Сходила в нашу поликлинику, ей терапевт дала направления на анализы.

– Диагноз тоже терапевт ставила? – суровым докторским тоном расспрашивал Степан.

– Да, только сказала, что надо бы уточнить, и выписала направление на УЗИ и к урологу, но Верочка не успела сходить…

«Твою мать! – выругался про себя Степан – Ну, твою же мать! Надо же быть такой идиоткой твердолобой!»

– Ладно, Ольга Львовна, я все узнаю и позвоню. А дальше решим, как действовать, в зависимости от обстоятельств.

– Степан Сергеевич, Верочка вам не призналась, стеснялась и не хотела, чтобы вы видели в ней больную или пациентку, но она давно, где-то с полгода мучалась болями. Скрывала от всех и от меня тоже, последнее время совсем уж ее прихватило, пришлось ей мне рассказать, а вам говорить она запретила. Вы уж не сердитесь на нее.

– Ольга Львовна, а она за эти полгода хоть раз у врача была?

– Нет, пока вы не настояли, не была, думала, обойдется.

– Ну да! Рассосется само собой! Идиотизм! – не выдержал Больших.

– Вы уж простите нас…

– Да при чем здесь мое прощение, не прощение или обиды какие-то! Речь идет о ее здоровье и жизни! Все, Ольга Львовна, – сбавил он напор, – чего теперь об этом говорить. Я позвоню.