Две повести

Четвертое. Деньги и знакомства, если бы они у меня и были, здесь не в счет. Защиты искать не у кого и негде. Если только в сумасшедшем доме. Но, думаю, не спрячусь и там.

Короче говоря, расклад исключительно простой: за меня – только я сам, всё остальное – против.

Сделав такой вывод я, как ни странно, успокоился. Мыслительный процесс сосредоточил мой взгляд, прогнал краску с лица и остудил пожар чувств. Возбуждение испарилось, а на его месте широко раскинулась усталость в обнимку с безразличием.

“Ну и пусть. Пусть делают, что хотят. Пусть что хотят, то и делают. Что я могу… ничего… не могу… пусть… делают… пусть… ” – капало в голове, как из худого крана.

“Детей жалко… Жену жалко… Сестру жалко… Племянников жалко… Как они без меня… Что с ними будет…” – тихо горевал я.

Пережалев всех и вся, я вновь переключился на великого и могучего инкогнито.

“И чего прицепились? Чего хотят? Какой им от меня прок? Что с меня возьмешь? Мало им, что ли, других? Ведь полно же всяких академиков, профессоров, докторов наук и прочих сумасшедших! Что они там, у себя, придумали? Кому и зачем нужно гробить мою сравнительно молодую жизнь?!” – гонял я по кругу одни и те же вопросы. В бессильном недоумении я скорбно мотнул головой и зацепился взглядом за газетку.

“И ведь что обидно: не подними я тогда эту чертову бумажку – жил бы сейчас, как все!” – тут же окрысился я на нее, как на первопричину моих будущих бед.

Газетка лежала, развернув передо мной две свои половинки, как две ладони. С того момента, как она вывалилась из моих потрясенных рук, я к ней ни разу не притронулся. И теперь я только слегка подался вперед и стал разглядывать ее, как будто видел впервые. Ну, что тут скажешь – мусор, да и только! Возможно, на помойке она бы заняла скромное и достойное место не из последних, но ее присутствие на столе среди приличных вещей давало повод любой домохозяйке думать о своем домохозяине все, что угодно, не стесняясь при этом крепких выражений. Ну, например: “Какой дурак принес в дом эту грязь?!” Вместе с тем, у непосвященных бумажка могла даже вызвать жалость, как убогий бомж у чистых людей. Тоже мне – две почерневшие, усталые, натруженные ладони…

Что же отправитель сего хотел выразить ее внешним видом – смирение или презрение? Как узнать, что это: нежданный дар или черная метка? Повестка или пригласительный билет? А, может, все не так уж и грустно? Может, я зря переполошился? Может, поиграют и отпустят? Или погубят? Или возвысят? Кто знает? Кто ответит? Не может быть, что я единственный, кто оказался в таком положении! Обязательно есть другие. Только где их искать? Не приставать же к людям с вопросом: “Извините, вам не приходилось подбирать с земли обгоревшие бумажки?” Конечно, наступит день, когда все станет ясно. Или ночь? Или год? Но как этого дождаться, если уже сейчас невмоготу!

“Что они там, в конце концов, пишут в этой своей бумажке?!” – вдруг заторопился я, словно надеясь тем самым подстегнуть ход событий.

“Так, что там у нас? Ну, верю… Ну, сплю… Верю – сплю… Ладно, согласен. Кто верит, тот и спит. Ну и пусть спит дальше. Так, знаю… Так, ошибаюсь… Ошибаюсь, что знаю… Почему бы и нет? Надеюсь, потому что обречен… А я надеюсь? Вроде, да… Значит, обречен? Обречен. Забавно получается! Выходит, лучше, когда ни веры, ни знания, ни надежды? Ладно, ловлю вас на слове и обещаю: впредь я ни во что не верю, ничего не знаю, ни на что не надеюсь! И не вздумайте сказать мне, что я сплю, ошибаюсь и обречен!"

Нисколько не удивившись той лихости, с которой было покончено с мудрой мыслью, я гордо раздвинул плечи, откинулся на спинку стула и оглянулся по сторонам. Тишина окружала меня.

"Ну, что притихли? Принимайте очередного идиота! Я в игре!" – обнаглел я, совершенно не заботясь, каким образом донести эту новость до моих кураторов.

Я выждал некоторое время, прислушиваясь и не отрывая глаз от бумажки. Ничего не произошло.

– Эй, как вас там! Извините, не знаю, как величать! Я готов! – нахально обратился я к тишине.

Тишина молчала.

– Так что мне делать дальше? – уже не так уверенно спросил я.

В ответ ни звука.

Хотя, что я надеялся услышать? Голос из тумбочки или с небес? А как же они собираются со мной общаться? Через газетку? Мысленно? Надеюсь, им хотя бы известно, что делается у меня в голове? Ну, чего молчите? Да, нахлебаюсь я с этим всемогуществом! А, главное, непонятно, в какую сторону гавкать!

5

Охваченный безрадостными мыслями, один в пустой квартире, я еще долго ждал какое-нибудь сообщение или знак того, что мои намерения поняты и приняты. Почему я решил, что ОНИ обязательно это сделают, я не знал и сидел, привыкая к новым ощущениям и поглядывая то в окно, то в газетку.

Ожидание затягивалось, и внутри меня вновь возникло беспокойство. У беспокойства не было ни имени, ни адреса, ни лица, ни взгляда. Смутное, как говорят в таких случаях, оно принялось бродить по организму и дотрагиваться холодными пальцами до его важных частей, словно знакомясь с местом нового проживания. Я опять вскочил и заходил по комнате.