Две повести

— Как это, кого хошь? Вы уж если обвиняете человека, то выражайтесь яснее. Он что, побил кого до этого?

— Как же не побил? Ефима Паленого до полусмерти забил. Ребята тут раз гуляли, поразбрасывал кого куда. Его вся деревня боится.

— Что ж на него управы нет? Почему в милицию не жаловались?

— Пожалуйся на него, у него дружков полная деревня.

— Вы какую-то ерунду говорите. То его вся деревня боится, то вся деревня в дружках ходит.

— А потому и ходит, что боится.

— Ничего не понимаю. Вы сами видели, как Кожарин убил Чубасова?

— Сам видел, рядом сидели.

— Расскажите, как было.

— Сидели мы с Лаврухой тихо-мирно, выпивали. — Зубаркин показал рукой на доске: — Вот так я, тут Лавруха. Я ему говорю: пойдем, говорю, до дому. А он в тот день веселый был. «Пущай, говорит, смотрят, чего нам бояться, на свои пьем». Стал людей зазывать. Мириться хотел. Тут, значит, Алешка идет. Лавруха справляется: «Кто такой?» Электрик, говорю, приезжий. Лавруха ему: «Иди, кореш, выпьем». И понес ему стакан, полный стакан доверху. А тот ка-ак замахнет. Так со всего маху и двинул.

Зубаркин смотрел на Колесникова, словно удивляясь его спокойствию.

— А потом? — спросил Колесников.

— Чего «потом»?

— Куда он пошел?

— Увели его.

— Кто?

— Они.

— Кто «они»?

Зубаркин пошлепал губами, поморгал.

— Не могу сказать.

Колесников положил на колени портфель, сверху пристроил папку, достал чистый бланк протокола и автоматическое перо.

— Давайте теперь запишем по порядку.

Зубаркин протянул трясущуюся руку, как бы удерживая перо следователя.

— Только я, товарищ прокурор, интересуюсь. Положим, я рассказал всю правду, как было... Не может это так обернуться, что мне во вред пойдет?

— Не понимаю, почему это может пойти вам во вред.

— Очень даже просто. Я к закону всей душой. А есть которые против закону. Они того душегуба сухим из воды вывели.

Зубаркин замолк и тревожно уставился на следователя. Он ожидал горячей поддержки и каких-то веских успокоительных слов. Колесников поморщился.

— До чего же вы, Зубаркин, привыкли все затемнять. «Они», «которые». Решились говорить, так говорите все, что знаете.

— Я в том смысле, — заспешил Зубаркин, — чтобы не прослышал кто о нашем разговоре. Убьют они меня.

— Кто вас убьет?

— Те самые. Убьют. Как Лавруху прикончили, так и меня. Опять слова никто не скажет. Очень просто.

— Глупости вы говорите, никто вас не тронет.

— Как же не тронут, вы свое дело сделаете, уедете, а я останусь.

— Вы что ж хотите, чтобы я вас с собой забрал?

— Я насчет того, чтобы этот наш разговор в секрете остался.

— У нас, гражданин Зубаркин, будет не разговор. Разговоры мы с вами уже вели. Будет допрос. Я буду спрашивать, вы будете отвечать правду. Потом подпишитесь.

— А куда она пойдет, эта бумага?

— В дело пойдет, в суд.

— И читать ее будут?

Колесникову захотелось рассмеяться в лицо Зубаркину.

— Что вы прикидываетесь дурачком? Для чего вы собираетесь давать показания? Чтобы суд мог наказать преступника. Так?

— Это верно, только...

— Вы хотите помочь закону и правильно делаете, за это вам спасибо скажут. Что вам еще нужно?

— Мне это спасибо боком выйдет.

— Как вам не стыдно? Взрослый человек! Кто вас будет убивать? Что вы, в лесу живете?

— Кабы в лесу...

— Может быть, к вам на всю жизнь охрану приставить?

— Я так думаю, мое дело сказать, а вы берите его по закону, как положено.

— По закону положено иметь доказательства, свидетельские показания.

Зубаркин убрал голову в плечи, губа его отвисла. Он не отрываясь смотрел на бланк протокола и молчал.

— Выходит, никак нельзя, чтобы в секрете осталось?

Теперь уже Колесников перегнулся к нему и с проникновенной искренностью стал объяснять:

— Ну посудите сами. Если против преступника других улик нет. Если ваши показания единственные, как же их спрячешь? Вы будете главным свидетелем обвинения. И на очной ставке будете убийцу уличать. И на суде. А как же иначе?

Зубаркин замолчал надолго. Колесников ждал. Теперь он был уверен, что никаких показаний не получит, и раздражение против Тимохи стало остывать. Он с любопытством наблюдал, как борются в душе свидетеля разноречивые чувства.

— Давайте начнем, — деловито предложил он. — Мне сидеть некогда.

Зубаркин испуганно вскочил.

— На это я несогласный.

— Как это вы не согласны?! Вы зачем позвали меня?

— Ничего я не видал.

— Опять врете?

— Может, Алешка, а может, кто другой.

— Будете вы давать показания?

— Не видал.

— Это я уже слышал.

Оглядываясь на следователя, боясь, что тот его задержит, Зубаркин скрылся в кустах. Колесников замедленными движениями убрал в портфель папку и оставшийся чистым бланк протокола.

13

Почему Кожарин? Этот вопрос возник давно. Тогда же появилось и сомнение: не подкинута ли эта версия, чтобы еще больше запутать следствие? Ведь никаких мотивов для расправы над Чубасовым у Кожарина не было.