Две повести о тайнах истории

Заключительный акт этой социальной трагедии нам уже известен. Чу-ло-хеу, не сумевший, по-видимому, разбить своего противника при помощи дружин тюркской аристократии, прибегает к помощи Китая, дающего ему вспомогательное войско… Або-Абруй попадает в плен и погибает, а поддерживавшие его бедняки становятся «слугами возвратившихся из Хамуката»[14].

В свете всего этого становится понятным и то, почему Абруй принял на себя титул эфталитских царей, империя которых распалась еще за столетие до его правления, и почему чеканка его монет похожа на их монеты, и многое в том же духе.

Угнетенные массы города и беглые кочевники, восставшие под предводительством Абруя и изгнавшие знать прочь из Бухары, мечтали о родо-племенном строе. Вот почему Абруй принял титул эфталитских царей. Лозунг эфталитов, за который классовые враги всегда обвиняли их в разврате — о восстановлении древних форм группового брака, — был также знаменем классовой борьбы. Дело в том, что создание аристократами гаремов, которые отрывали от общины громадное число женщин, было «одной из существенных форм закабаления свободных общинников и превращения их в полурабов феодализирующейся знати, в «дворовых» формирующегося поместья. От апроприации (то есть захвата, присвоения) женщин общины помещиками община жестоко страдала. Помимо того, что в этих условиях значительная часть общинников, а в первую очередь беднота, была осуждена на безбрачие, а соответственно на невозможность создать свое хозяйство, община в целом испытывала острую нужду в женской рабочей силе. Этим объясняется тот факт, что в числе «преступлений», вменяемых апологетами аристократии антифеодальным движениям и сектам, непременно фигурирует обвинение в «свальном грехе», «развратном поведении», «захвате женщин»[15].

Как стара погудка эксплуататоров обвинять своих классовых противников первым делом в разврате! Знакомая картина! Разве не клеветали и на нас во время коллективизации, что в колхозах все женщины будут обобществлены, что колхозников обязывают спать под общим одеялом? Во все времена классовые враги трудящихся не брезгуют никакой клеветой!

Шаг за шагом Толстов расшифровал все события, происшедшие в период тирании Абруя. В итоге исследования стало ясно, почему так мало сведений сохранила о нем история. Победители Абруя, бросившие его в мешок, наполненный красными пчелами, предпочитали вообще не вспоминать его имя, а поддерживавший его угнетенный народ имел только одну возможность сохранить память об этом восстании: в устном предании. Это он и сделал, и сделал свято: недаром, даже спустя четыре века, до Нишабури и Нершахи дошел рассказ об изгнании Абруем знати из Бухары. Никогда народ не забывал борцов со своими угнетателями, никогда не расставался с мечтой о конечной победе над ними и о своем торжестве!

Экскурс в историю, совершенный Толстовым, был проделан с помощью одних литературных источников. Но в освещении исследователя-марксиста и они показали с достаточной ясностью, как богат был событиями и сложен процесс классовой борьбы внутри среднеазиатских государств дофеодального периода. Совсем не вечно существовал там феодализм. Лишь в жесточайшей классовой борьбе феодалы установили свое господство и не раз и не два прибегали к помощи чужеземцев для этого, — все средства были хороши для них в классовой борьбе.

Стало, например, ясно, что известное со слов ал-Бируни варварское истребление всей научной литературы хорезмийцев, учиненное арабским завоевателем Кутейбой в 712 году, и изгнание им за пределы Хорезма всех ученых — носителей древней местной культурной традиции — было также не чем иным, как ответом феодализирующейся знати на восстание, подобное абруевскому. Глава хорезмского восстания носил имя не Абруя, а Хуррзада, на помощь знати пришел не тюркский каган Кара-Джурин-Турк, а Кутейба, но ненависть знати к восставшим была такой же. Так же ненавистен ей был народ, а вместе с ним и его традиции. Так же знать обвиняла Хуррзада в «разврате» и одновременно отстаивала свое «право» на гаремы и обладание наложницами… История повторялась. Бухара давала убедительнейшие параллели к истории Хорезма.

В 1937 году, год спустя после того, как Толстов закончил главу «Тирания Абруя», в пески Хорезма выехала специальная археологическая экспедиция. В состав ее входило двое научных работников — один из них сам Толстов, а другой А. И. Тереножкин — и двенадцать рабочих.

Если сравнить это с сорока научными сотрудниками и шестьюдесятью рабочими экспедиции 1948 года, а двенадцать тысяч рублей, отпущенных в 1937 году, с полумиллионной примерно сметою лета 1948 года, то та, первая, экспедиция покажется более чем скромной. На самом деле, однако, она была громадной победой Толстова — и как ученого, и как организатора, сумевшего добиться своего.

Экспедиция 1948 года закончена