Две повести о тайнах истории

Вот очищен бревенчатый настил, ведший с мощеной улицы во двор усадьбы. Заботливый хозяин засыпал толстым слоем щепы́ (а затем замостил) все лужи и ямины в своем дворе: не выглядеть же ему хуже, чем соседу! А у того тоже замощены все подъезды к хозяйственным строениям во дворе. Пусть народ знает: хозяин — основательный, не по грязи поведет покупателя к амбарам, где хранит готовый товар, телеги у него не сломаешь!

Вечное оживление царило на улицах Новгорода. Светились двери кузниц, стучали молотки сапожников несло вонью от вымачиваемых кож из мастерских кожевников. «Хитрецы», как звали вообще кузнецов, а златокузнецов — ювелиров — в особенности, сидя у самых окон, поближе к свету, наносили замысловатые, одухотворенные щедрой фантазией русские узоры на браслеты, кольца и прочее «узорочье». Шипело дерево на токарных станках, на которых обрабатывали изящные вазы, чаши и другую посуду. Заезжий датский купец не мог глаз отвести от токаря, вытачивавшего шахматную фигурку, — уж больно ловко работает!

— Что́, немец, занятно? — с довольной усмешкой спрашивал его умелец-мастер.

Но потому и назывался любой иностранец немцем, что был нем в разговоре с русским — не понимал его. Однако, догадавшись, о чем речь, датчанин восхищенно округлял рот:

— О-о!

— То-то и оно, что «о-о»! А ты, может, думал: лаптем щи хлебаем!

Впрочем, фантазия увела меня от истины: вряд ли новгородец сказал бы что-нибудь о лаптях — он ходил в кожаной обуви. Несмотря на то что, как уже приходилось упоминать, лыко превосходно сохраняется в новгородской почве, здесь не найдено ни одного лаптя; кожаной же обуви — десятки тысяч экземпляров, и притом какой угодно: от простых «поршней» — мягких туфель из сыромятной кожи, внутрь которых клали вместо стельки сено, — обуви простонародья, до роскошных, описанных былиной сапожков из «зелена сафьяна» с загнутыми кверху франтоватыми носками, с тиснеными голенищами, с изогнутым тонким каблуком. По грязи в таких сапожках не пройдешься! Но по новгородским улицам в них можно было разгуливать…

Обгоняли друг друга тяжелые, богато изукрашенные возки знати — владыки, посадника, тысяцкого, именитых бояр и купцов; пышные поезда заморских послов проплывали в кремль, — перед Господином Великим Новгородом и заискивали и побаивались его. А навстречу грохотали по мостовым телеги, тяжело нагруженные товарами для кораблей, стоящих у многочисленных пристаней; тащили — то волоком, то на санях или тяжелых катках — каменные блоки для строительства новых хором и храмов.

Оттого и изнашивались мостовые быстро, хотя настилали их на совесть. Сперва выравнивали почву — бугры срезали, а колдобины засыпа́ли, затем вдоль улицы укладывали длинные тонкие бревна — лаги — в два или три ряда. На них поперек, как на рельсы, настилали плотно пригнанные толстенные, до метра шириной, сосновые плахи. Сверху плахи плоско стесывали, а снизу, в круглой части ствола, вырубали выемки, которыми плаха ложилась на лаги: чтобы не ерзала. Мостовая получалась устойчивая и гладкая, как пол. Ее постоянно поддерживали в порядке: если надо, заменяли искрошившуюся плаху новой, а когда приходила в ветхость вся, перестилали полностью. Экспедиция Арциховского расчистила и сняла на Холопьей улице двадцать пять настилов мостовой, лежавших один на другом, причем верхний оказался сооруженным в шестнадцатом веке, а нижний, самый ранний — в десятом! Получается: улица целиком перекрывалась заново примерно каждые двадцать лет.

И еще одну интересную подробность выяснила расчистка древних мостовых. Очень часто лаги последующего настила лежали непосредственно на плахах предыдущего, «культурный» слой земли и навоза между ними отсутствовал начисто. Но ведь чтобы его не было, мостовую следовало хорошенько, и притом изо дня в день, подметать! По-видимому, это и делали.

Нет, неосновательно переносить представление о грязи средневекового города Западной Европы на Новгород. Русь не только не уступала Западной Европе в своем культурном развитии, но во многом, особенно до татарского нашествия, опережала ее. Если, в частности, обратиться к тем же мостовым, то мы узнаем, что в Париже они впервые появились только в конце XII века — в 1184 году, в Германии (в Нюрнберге) — в XIV веке, в Лондоне — в XV, в 1417 году.

Причем в Западной Европе улицы тогда мостили только перед дворцами королей и знати. А Холопья улица в Новгороде, как говорит само ее название, — улица простого люда, ремесленников. Вот и мастерские их раскопаны, одна к другой лепятся.

Кто проходил последний раз по этой мостовой, прежде чем ее занесло на многие метры землей? Давно отгремели по ней подковы коней и не загремят больше. Истлели кости и коней, и тех, кого они везли. А кого везли кони? Может, и не боярина никакого, а простого землепашца из недальней деревни, отряженного справиться у господина, каково будет его слово: засевать его землю или нет; земля уже готова, говорят старики.