Две повести. Терунешь. Аска Мариам

— У Аска Марiамъ голубые глаза и она христiанка — это тоже много значитъ. Узнаетъ монсиньоръ, узнаетъ расъ и бднаго Загайе не похвалитъ. У Марiамъ походка легкая, какъ у дуккуля, (газели), руки цпкiя, какъ у обезьяны, глаза голубые, какъ небо; когда она поетъ, то горы разступаются и святые приходятъ ее слушать. Самъ расъ не отказался бы отъ моей дочери, если бы не былъ женатъ.

— Мы знаемъ достоинства твоей дочери, — сказалъ Фара, — но, тмъ не мене, тридцати талеровъ за нее совершенно достаточно; за тридцать талеровъ можно купить молодого галласса, который уметъ ходить за быками и обрабатывать землю; тридцать талеровъ это большая цна для двушки.

— Ну, хорошо, — сказалъ старикъ, — сорокъ талеровъ, и гета угоститъ меня араки московъ (водкой).

Панаевъ, къ великой досад Фара, прекратилъ этотъ, глубоко возмущавшiй его, торгъ и уплатилъ сорокъ талеровъ. Затмъ они втроемъ, со старымъ галлассомъ, прошли къ палатк, гд Загайе напился пьянымъ водкой, и, прославляя добраго гету и свою дочь, поплелся домой.

Вечеромъ пришла Марiамъ. Она стала на колни и поцловала сапогъ Панаева въ знакъ покорности. Одта она была въ лучшiя свои одежды, бусы и амулеты. Глаза ея сверкали отъ удовольствiя и тревоги, а Панаевъ съ грустью смотрлъ на этого полузврька, котораго онъ увозилъ съ собою, и для чего?.

Когда онъ длалъ прощальный визитъ расу, Маконенъ чуть улыбнулся и сказалъ:

— Ты нашелъ то, что искалъ. Береги ее, научи чему-нибудь хорошему, европейскому и, когда она надостъ теб, отправь сюда. Ученые, знающiе мастерство люди очень нужны въ нашей стран.

Они вышли изъ Харара ранней весной. Вс горы зеленли и благоухали, а въ долин звенящаго, какъ ножъ, ручья Беляу (ножъ), образованной отвсными скалами базальта, цвли пышные цвты. Даже пустыня — и та разубралась. Срые стволы и колючки мимозъ покрылись маленькими зелеными листочками и круглыми шариками желтыхъ цвтовъ, и по всей пустын пронесся нжнйшiй ароматъ мимозы. Марiамъ купили мула и сдло, но она рдко хала на немъ, а чаще весело и бодро шла рядомъ съ гетой. Ночью она спала въ палатк Панаева, на ковр, подл кровати, какъ собака. Панаевъ приказалъ ей поставить запасную постель, но она ни за что не хотла лечь на нее… «Мн такъ лучше, гета», повторяла она. «Я такъ привыкла». Она слдила за его вещами, наблюдала за цлостью ихъ, мыла посуду, чистила ружья. Когда же она замчала, что она надодаетъ своему господину, она удалялась къ костру, который разводили себ слуги, садилась на корточки поодаль отъ нихъ и надолго застывала, созерцая пустыню. У ней сердце оказалось чуткое, — она все понимала, и знала какъ занять ей своего господина.

Такъ прошли они пустыню, достигли наконецъ, и Петербурга. Панаевъ уже не слдилъ больше за своей плнницей, не наблюдалъ за ней, не длалъ сопоставленiй, не искалъ сходства. Онъ смотрлъ на нее, какъ на оригинальную прислугу, какъ на экзотическую обстановку путешественника по Абиссинiи, такую же, какъ леопардовыя шкуры, щиты и копья. Онъ одлъ было ее въ европейскiй костюмъ, но онъ былъ смшонъ на ней, и онъ разршилъ ей носить дома древнiй хитонъ, сдланный изъ чистйшаго шелка, обшитаго позументомъ. Въ этомъ убор она была далже красива. Но, когда она выходила на улицу въ темныхъ юбкахъ, кофточк и шляпк, вся античная красота первобытнаго востока пропадала въ ней, и она была смшна.

Она охотно училась и уже начинала болтать по русски забавно картавя; изучала азбуку, географiю и исторiю. Все интересовало ее, она здила смотрть картины, церкви, памятники. На лто Панаевъ перевезъ ее въ Павловскъ, а когда сталъ подъ осень, искать квартиру, то оказалось, что старая квартира Нины Сергевны свободна. Ему захотлось разбередить зажившую рану, поболть воспоминанiями, и онъ ее снялъ. Онъ убралъ ее почти такъ, какъ она была убрана у его невсты, повсилъ т же внки, т же фотографiи и картины, которыя висли и у Нины Сергевны, положилъ Марiамъ въ комнату Нины, а самъ помстился въ столовой. Когда все было устроено, онъ перевезъ двушку въ городъ, показалъ ей квартиру и сказалъ, что это ея домъ. Она очень обрадовалась, съ любопытствомъ дикарки обошла вс комнаты и вернулась къ нему веселая и радостная.

Она стала въ дверяхъ прихожей протянула къ нему свои черныя руки и произнесла мело-дичнымъ голосомъ, приглашая его войти, знакомыя ему слова: