Две силы

– Так я и пойду, мне чего тут торчать, ежели прохожему человеку стакана водки жалеют. Мне, можно сказать, медаль бы нужно дать, а тут и горло промочить, так…

– Пошёл вон, – ещё раз сказал Кривоносов, – забирай свое барахло…

Стёпка молча собрал со стола всё своё имущество и из денежного своего запаса протянул пятерку Гололобову:

– Дай, браток, ещё стаканчик. Сам понимаешь – ночь, а в горле пересохши.

Кривоносов понимающе усмехнулся. Гололобов налил бродяге ещё стакан, и Стёпка, уже с берданкой в руке и с мешком за спиной, даже и слезу пустил:

– Вот это, я понимаю – наша родная советская власть, не то, что вошь какая, понимает, значит, трудящего человека…

– Ну, катись, катись, – сказал Кривоносов – и пятёрку свою забирай.

Стёпка выпил стакан, хотел ещё что-то сказать, но прослезился, махнул рукой и вышел на крыльцо.

На дворе стояла чёрная кромешная ночь, и даже звёзд не было видно. Места были незнакомые. В Стёпкином сердце переливались слёзы: куда теперь пойдёшь? Стёпка решил, что идти некуда и незачем. Нащупывая ногой ступеньки крыльца, он спустился пониже, присел, осел, уселся и заснул сном пьяного праведника.

ЗАСЕДАНИЕ

Как только Стёпка вышел, жена Гололобова поставила на стол всякую еду. Кривоносов сидел мрачно. Гололобов полез в шкаф и достал бутылку.

– Да, дело, можно сказать, такое, что ни черта не поймешь.

Гололобов недоуменно развел руками и, сведя их, – в правой была бутылка – замечательно ловко выбил пробку. Кривоносов и его помощник молча протянули стаканы. Так же молча, Гололобов налил. Кривоносов подул на поверхность водки, посмотрел на стакан справа и слева, выпил и сказал:

– Да-а-а! Налей ещё.

Молча выпили и молча закусили. Кривоносов был мрачно задумчив. Остальные двое не решались нарушать ход его, видимо, очень неприятных мыслей. Только на перегоне третьей бутылки, Гололобов не выдержал.

– А в чём тут дело, ты бы сказал, люди тут свои, сам знаешь…

Кривоносов передёрнул плечами:

– В конечном счёте, чёрт его знает. Этот академик ехал на Неёлово, был приказ арестовать его при прибытии. С ним из Иркутска ехали двое филеров – обоих нашли на полотне дороги, под колеса, значит, попали. А академик высадился здесь. Вот, теперь из Иркутска, а, может, и из Москвы, будет чистка. Им, в центре, что? Вот телеграфировали, чтобы этого академика взять живьём, “без телесных повреждений”, вот пойди, возьми: это по телеграфу легко… А отвечать, ясное дело, мы будем. И, товарищ Гололобов, и ты тоже.

– А я-то тут причем?

– Это как сказать? Ясное дело, какой-то заговор был тут, в Лыскове. Тут, нужно понимать, высадился в Лыскове, лошадей достал сразу, Жучкин завёл взвод в западню, кооператив ограбил, сам смылся. Взвод перебит, Задорин тоже, документы следственные были у него – пропали. А тут ещё и бродяги какие-то…

– Зря этого выпустили.

– Нет, он не причем, сразу видно. А вот те трое? Где они? Опять же кооператив: один Жучкин на одном возу всего увезти не мог. Кто тут с Жучкиным и с академиком в стачке был? Ты посмотри, в общем и целом, видишь, какая тут неувязка получается. Пиво у тебя есть?

– Пиво тоже есть, – сказал Гололобов. – Ежели объективно, получается дело – дрянь. И Жучкин, вот сволочь, кто бы мог подумать…

– Думать всякий может, – сказал помощник.

– Тут пакет запечатанный есть, – Кривоносов показал на свой портфель, с приказом вскрыть в случае непоимки. Ну, там и другие документы…

– Так ты вскрой.

– Лучше завтра, утро вечера мудренее, а то тут сало на столе, замажем только бумаги, айда спать, завтра посмотрим…

ПРОИСШЕСТВИЕ

В результате водки, а ещё больше пива, Кривоносов проснулся ночью, чиркнул спичку и, расстёгивая на ходу своё обмундирование, направился к выходу. На дворе стояла кромешно чёрная ночь. Кривоносов нащупал перила крыльца, спустился вниз и наступил ногой на что-то мягкое и живое. Что-то мягкое и живое завопило благим матом, и собачьи зубы вцепились в голую икру начальника секретного отделения. Кривоносов схватил всеми двумя пятернями какую-то собачью шерсть, пытаясь оторвать зубы от икры и, рыча от боли, скатился куда-то вниз, во тьму.

Гололобов и помощник проснулись от дикого вопля на дворе. Гололобов, лучше знавший местную обстановку, выскочил первым. Чиркнув спичку, он увидел на земле какой-то воющий и перекатывающийся ком. Из кома временами мелькали чьи-то ноги – в одной из них он опознал Кривоносовскую. Бросив спичку, он ухватился за неё и с предельным напряжением воли и мышц выдернул кого-то из кучи. Фонарь, принесённый мадам Гололобовой, осветил такую картину.