Две силы

– Это уж ваше дело, образованное. Как революцию устроить, образования у вас хватило, а теперь только на атомную бомбу хватает? А? Как царя свергать, так образованности у вас и без атомной бомбы хватало, а как Сталина свергнуть, так всю матушку-Москву ко всем чертям? А, может, за матушку-Москву вся Россия встанет? Сталин там, не Сталин, чёрт с ним, а Москва Москвой?

– Очень, очень интересная беседа, – сказал мистер Бислей.

– Однако, можно понять так, что вы, господин…

– Зовите просто Потапыч…

– … что вы, господин Потапыч, за монархию стоите.

– Монархия – это мне точно неизвестно, а чтобы был царь. Конкретно и обязательно. И чтобы не нас, а образованных пороть. Мутили-мутили народ, сбивали с толку, да извините, – Потапыч привстал и кому-то погрозил в пространство кулаком, – да только, извините, с толку не сбили.

– Это правильно, – подтвердил Еремей Павлович, – за такие разумные речи, чёрт с тобой, налей ещё по баночке.

– Налей, Дунька, делать тебе всё равно нечего… Вот, вы гражданин американский, думаете, что я сапогом сморкаюсь. Это – извините. И Маркса читал, и Энгельса читал, и Ленина-Сталина читал – всё, как полагается.

– Я Ленина, собственно, не читал, – признался мистер Бислей.

– Ага! И не читали Ленина, и не жили при Ленине. А я и читал, и жил. Образованный был человек? Образованный! Сколько миллионов с голоду при нём передохло, так этого никакая наука не знает. Так что, если вы и учёный, так и я учёный. И партия меня учила, и голод меня учил. А таких, как я, миллионы. Сто миллионов. Двести миллионов. Что ж это мы, с нашими рогатками, Советскую власть устраивали? Каждому жить хочется, а живёшь один раз… Вот, папаша говорит, я, де, на ворованном хлебе отъелся. Не буду врать, на ворованном. А вот, только Дунька, может быть, скажет, сколько я этого ворованного хлеба для мужиков спас, а? Дунька, подтверди!

– Опасное было дело, – сказала Дунька, – вспоминать не охота.

– Опасное было дело… А сколько таких опасных делов на Руси делается? А ведь каждому охота жить.

– Каждому охота жить, – сказал отец Паисий, – да только жизнь-то не в животе одном, есть ведь и душа у человека?

Потапыч, грузно и пьяно возвышаясь над столом, сверху вниз посмотрел на отца Паисия.

– Вы, батюшка, я вижу, в Бога веруете, не то, что этот колдун там, в пещере, так что о душе и о Боге поговорим после. Я, может, безбожные курсы проходил, так о Боге по пьяной лавочке даже и мне говорить совестно. Может, как раз безбожные курсы к Богу-то и привели?

Валерий Михайлович медленно, в растяжку, скручивал себе папиросу и смотрел на Потапыча с чувством несколько неприятного изумления. А также и с выражением некоторой беспомощности. Мистер Бислей, потягивая из маленькой рюмки душистый самогон, казалось, забыл и пытку, и усталость.

– Это всё очень интересно, что вы говорите, очень интересно. Однако, кроме атомной бомбы, я никакого выхода не вижу. Кажется, не видит и господин Светлов.

Валерий Михайлович пожал плечами.

– Выход может быть комбинированным. Потапыч, во всяком случае, ставит вопрос не совсем правильно, сейчас дело идёт не о том, чтобы атомной бомбой уничтожить Москву, а о том, чтобы Москве не дать в руки атомной бомбы.

– Москве? Это никак, – сказал Потапыч, всё еще стоя и стоя уже не совсем уверенно. – А, вот, что я вам скажу, а вы скажите вашим там американцам. Сколько стоит атомная бомба?

– Очень много…

– Так вот, заместо того, чтобы бросать бомбы, атомные, там, или какие, нужно сбросить над Россией винтовки, сто миллионов винтовок. Ну, не сто, так двадцать…

– Но, ведь, винтовки у вас есть?

– Это у нас есть. У мужика, можно сказать, и рогатки поотбирали. Так вот, винтовки. И чтобы на каждой винтовке был штамп “от русского царя – русскому народу”.

– Почему от царя?

– Потому, что народ больше не поверит никому. Кто там у вас? Керенский? Труман? Я ведь тоже газеты читал. Никому не поверит. Вот, думали, Германия – образованная страна. Теперь будут думать, вот, Америка – тоже образованная страна. Не поверят. Царю поверят. И чтобы было сказано, вот в такой-то день в полдвенадцатого Советской власти больше нет. Кончено. Кончилась. Так вот, в полдвенадцатого, может, и товарищ Медведев станет петь “Боже, Царя Храни”. А вешать, вешать не нужно никого.

– И даже Бермана?

– И даже Бермана. Этот сам повесится. Все эти сами повесятся, куда им будет податься? Что у нас в России? Наваждение и больше ничего. Навели наваждение, и, вот, плутаем. Вот, Валерий Михайлович, тот, ясно, за “Боже, Царя храни”. А, может, и те пограничники, которых Валерий Михайлович, как рябков, перебил, те тоже за “Боже, Царя храни”. А что получилось? Призвали парнишек, в строй поставили, приказали, что делать? А мне, что было делать?

– Я всё-таки ещё раз спрошу, вот так, как думаете вы, господин Потапыч, много ли людей в России думают так же, как вы?

– Я, гражданин американец, никакой всенародной переписи не производил. А глаза у меня есть. И народу я видел уйму. Всякого народу. Народу в России много. Разные люди есть. А как припомню, всё-таки полагаю, что вроде меня – процентов, так, под сто.