Две столицы

Глава 1

Проснулся я внезапно, от громкого треска. Даже не треска, а грохота. В архиерейской спальне нижегородского митрополита было еще темно. Я подскочил на ноги, стал быстро одеваться. Шаровары, портянки, сапоги… Затем поверх нательной рубашки натянул красный бешмет — подарок казанских мастериц. На ремень прицепил саблю, заткнул за пояс два английских пистолета. Грохот продолжался и даже усилился. Нас обстреливают?!?

Почему тогда в окне не видны огни пожаров? Да и казаки конвоя спокойно стоят во дворе, курят трубки… Я вдохнул, выдохнул. Медленно надел на голову агеевскую «шапку Мономаха», бесстрастно вышел из спальни в горницу. Там сидело два охранника — Никитин и младший Творогов. Последний зевал так, что вот-вот челюсть вывихнет.

— И тебя царь-батюшка ледоход разбудил? — Никитин встал, зажег еще одну свечу — Чичас Жана кликну

Ага, вот оно что. Волга вскрылась.

— А кто еще проснулся? — я глядя на Творогова, тоже зевнул

— Да весь дом на ногах уже — Афанасий выглянул в окно, громко свистнул два раза. Казаки начали меняться в караулах.

Пришли Агафья с Жаном, принесли вычищенный от гари красный плащ с соболиной опушкой. Теперь я был полностью готов предстать перед подданными.

— Поехали, Афанасий, посмотрим на ледоход — я кивнул в сторону великой реки — Встретим рассвет на берегу

— Я соберу поснидать с собой — Агафья дернулась в сторону двери, но я покачал головой:

— Вернемся, здесь с генералами поедим.

Вместе с большим конвоем мы выехали с архиерейского подворья. Нижний постепенно просыпался и постепенно оживал после осады Кремля. Горожане шли по своим делам, появились большие группы вольных «аристократов духа» — челкашей, или галахов, как их зовут на Волге. Они приветствовали нас громким криком.

Ближе к берегу, у пристаней и причалов количество челкашей удвоилось. Вся эта голь и босота по весне, к началу ледохода, вылезала из разных щелей, где кое-как перемогала зиму, и скатывалась к Волге-матушке, к ее пристаням и причалам. Великая река кормила всех. Одни сбивались в артели грузчиков, другие подворовывали по мелочам, третьи — попрошайничали; и все были сыты, а главное, пьяны. Как мне рассказали выборные — водки в Нижнем истреблялось видимо-невидимо, поскольку любая работа по выгрузке или погрузке барж оценивалась одной мерой: количеством поставленных ведер спиртного.

Над лабазами и складами возвышался город, белея звонницами, золотясь в лучах восходящего солнца куполами церквей, красуясь двух — и трехэтажными дворянскими и купеческими домами.

Портило идиллическую картину лишь одно — закопчеными, выбитыми зубами полуразрушенных башен над рекой нависала выжженная, черная пасть Кремля. Дорого же он мне дался! Нет, потери в войсках были ничтожны — но то, что нас ждало внутри…

*****

Взрыв Пороховой башни окончательно сломил волю к сопротивлению. Потом, кстати, так и не удалось доподлинно выяснить почему она взорвалась. Свидетели говорили что Ступишин в истерике от того, что часть гарнизона решила сдаться и спасти людей, приказал взорвать её. Это многие слышали. Но вот выполнить этот приказ было и некому и непросто, ибо башню и подступы к ней удерживали беглецы.

Скорее всего сами обороняющиеся совершили роковую ошибку. Ведь в суете боя все возможно. Уронили бочонок пороха, а там или искру подковками каблуков высекли, или масляную лампу уронили следом… В общем так и осталось это в загадках и будущие историки накрутят вокруг этого взрыва массу версий.

Ступишина же закололи сами дворяне, когда потребовали от него прекращения сопротивления. К этому времени реально полыхал жилой город верхней части кремля и масса некомбатантов жалась к стенам на всем протяжении от Коромысловой до Дмитровской башен. Объективно пора было спасать людей. Но губернатор скорее всего полностью сошел с ума. И в ответ на требование делегации дворян выпалил из пистолета в помещика Звенигородского, который говорил от лица собравшихся. Кто именно нанес смертельный удар губернатору я не выяснил. Кололи все, как раз из соображений круговой поруки. Не только у крестьян она практиковалась. Русское дворянство от своей почвы не окончательно еще оторвалось.

Кстати Звенигородский выжил. И присягать мне отказался. Заявил что он от Рюрика свой род ведет и ему невместно казаку присягать. И не он один такой упертый оказался. Большинство пошли в отказ. Это было связано с ожиданием скорого прихода Орлова с гвардией и моей якобы неизбежной гибелью. Тут уж репрессии не помогли бы. Так что я всех отказников пока определил на тяжелые работы по разбору руин крепости.