…И текли неторопливой чередой дни в интернате, и все чаще и чаще казалось Роберту, что он тоже родился и вырос на Земле, как и его одноклассники. Он уже не представлял себе, как мог жить в совсем другом месте, где не было рассветов и закатов, дней и ночей, и, потрясенный, долго перечитывал скупые слова средневековой поэмы «Песнь о Роланде», словно сказанные о нем:
«В краю, откуда этот нехристь родом… хлеб не родит земля… не светит солнце… Не льется дождь… не выпадают росы…»
Да, это когда-то было о нем…
10
Однажды утром Роберт проснулся от странного света, струящегося в окно. Он поднял голову от подушки и замер, ослепленный. Потом вскочил, бросился из коттеджа — и зарылся лицом в холодный пушистый снег, упавший ночью с далекого неба. Он жадно собирал ладонями невероятные, невиданные узорные снежинки, осторожно рассматривал их и удивленно смеялся, когда они таяли, согретые теплом его рук. Он недоверчиво глядел на сказочно преобразившуюся белую землю и вдруг окончательно понял, что это не обманчивый сон, что это не пригрезилось ему на несколько мгновений в темном коридоре под тусклыми синими огнями.
И уже не удивляясь, он услышал голос Пашки. Пашка кричал, по пояс высунувшись из окна:
— Роберт! Кажется, у нас новенькая. Только что прилетела, смотри!
Роберт поднял голову. Вдалеке, от оранжевого «апельсина», ослепительно яркого на белой земле, шла наставница Анна и еще кто-то. Белизна резала глаза, мешая смотреть туда, где от горизонта взлетало ввысь чистое утреннее небо. Две тонкие фигуры, казавшиеся темными на фоне белого и голубого, подходили все ближе и ближе, и за ними тянулись цепочки следов.
Роберт набрал полную пригоршню снега, прижал ладони к горячему лицу. Снег таял на губах и почему-то становился соленым.
Или не было еще никакого зимнего утра, а он просто плакал во сне?…
1976–1978, 1985