Две стороны стекла

— А потом возвращаешься… — Он опять замолчал и уставился на огонёк горящей рядом свечи.

— И что?

Перевёл на меня взгляд, медленный, словно в себя погружённый.

— Ты приходишь оттуда сюда, а здесь ничего не изменилось… Тот же самый момент…

Что?! Я долго пытался понять его мысль. О чём он говорит? «Тот же самый момент…» Что это значит? Нет, я понял, что это значит, но я не мог в это поверить. Так не бывает.

— Вы хотите сказать, что здесь идут дни и месяцы, а там время стоит на месте? И если я вернусь туда, будет всё та же ночь, тот же дом и те же ребята-националисты? И дома меня никто не потеряет? Так, да? Здорово!

— Что? Какой дом? Какие наци… кто там?

— Это — ерунда! — отмахнулся я.

Открытие кружило мне голову. Это же здорово! Это круто! Я вернусь туда же, в тот же момент, к чёрту националистов! Меня не потеряют дома, я не пропущу занятия в Универе, меня не ищет сейчас полиция… Это — предел мечтаний!

— Это же хорошо! Это же здорово!

Отец помолчал, а потом поднялся из-за стола.

— Ты молодой и глупый… Никакой ты не умный… Иди и ложись спать. Я устал… Мы продолжим завтра… Спокойной ночи, Арс…

Он буквально выставил меня за дверь, не ответив на мои вопросы, и я летел к своей башне, как на крыльях. Он не понимает, он ничего не понимает… Это же классно! А он не понимает!

Я остановился посреди двора и закинул голову, долго рассматривал звёзды незнакомого неба. Ни одного узнаваемого созвездия и местная луна тоже чужая. Я вспомнил ту первую ночь, когда попал сюда. Столько дней уже прошло, а я никак не привыкну. Никогда не привыкну.

Неужели дома всё по-старому? Та же ранняя осень? И ничего не меняется? А здесь уже такие холодные ночи, и ветра задувают.

Я почему-то вспомнил деда, отца матери, я лето проводил как-то у него в пригороде. Бабушка к тому времени уже умерла, и дед жил один, вёл хозяйство, садил огород. Именно он показывал мне созвездия. Он был не строгим, много читал, и дома у него была большая библиотека. В то лето и я, глядя на него, пристрастился к книгам, тем более первые дед мне сам выбирал.

Тогда я не понимал, почему иногда он что-то говорил мне, а потом вдруг замолкал и задумывался, и мог долго молчать, глядя куда-то в пространство перед собой или на что-нибудь в стороне. На кошку, греющуюся на солнце, на воробья на открытой веранде, на цветущий куст георгина. Просто смотрел и чуть-чуть улыбался в седые усы. Я тогда усмехался, но не мешал ему и из ступора этого не выводил.

О чём он думал тогда? Вспоминал свою молодость или думал о будущем? Что вставало в такие моменты перед его глазами? Ведь не кошки, воробьи и цветы его, в самом деле, привлекали! Это я сейчас понимаю, что он вспоминал свою прожитую жизнь, те дни, что ушли безвозвратно, то, что уже не вернёшь.

Дед был старым, уже седым и живущим в своём мире воспоминаний. Но именно такой же взгляд в себя и подобную полуулыбку я не раз видел здесь у своего отца-графа. А ему, оказывается, чуть-чуть за сорок…

Он — старик, мой отец — глубокий старик, и не потому, что он выглядит старше своего возраста. Он много видел, много где был, общался со многими людьми… Как он говорил тогда? Какие страны он перечислил? Англия, Франция, Китай, Италия, Греция, Германия, Россия… Он ещё спросил тогда: всё перечислить?

И всё это теперь в его голове! Все языки, все страны, все люди, все достопримечательности… О, Боже…

А я-то всё смотрел на него и думал, неужели он такой ко всему равнодушный? Просто наблюдает со стороны и часто молчит с улыбкой… Конечно! Всё, что сейчас вокруг него происходит — просто суета! Он старик, видевший не один, а два мира, проживший две жизни. Всё ему теперь кажется пустым и неважным! Я никогда не достучусь до него! Вот в чём дело.

Единственное, что он ещё ценит, что дорого для него и чем он дорожит — семья, его дети. И, наверное, теперь и я. Он тратит время на общение со мной. Он рассказывает мне о прошлом, и я уверен, он никому никогда не рассказывал этого, даже своим детям.

Я хорошо помнил ту грусть в голосе отца, когда он рассказывал о моей матери, о «Таганроге…»

Он вернулся из моего мира глубоким стариком внутри, повидав столько всего, столько пережив, а здесь… здесь ничего не изменилось, здесь всё по-прежнему…

А я его не понял… Поэтому он и выгнал меня. Вот и всё…

Я медленно поднимался по винтовой лестнице в свою башню, некоторые факелы уже догорали, мигая, где-то на улице лаяла потревоженная собака. Уже глухая ночь.

Конечно, даже если я вернусь домой, я уже не буду прежним, тем, каким был. Весь мой мир вокруг меня останется тем же, а я буду другим.

В башне моей горела пара свечей, а в камине гасли угли, я сел на свою кровать и достал из кармана то зеркальце, что дал мне отец, крутил его в руке, поворачивая и так, и эдак. Это — маленький кусочек моего мира, единственное, что у меня есть. У меня не осталось ничего из того, что напоминало бы мне о доме, валидол, и тот забрали свидетели. На мне вся одежда местная. И скоро я сам стану местным. А дома всё по-старому…