Ужинать решили не в кухне, как обычно, а в комнате. Стол накрыли клеенкой, на которой так сочно и натурально были нарисованы краснобокие яблоки, груши и кисти черного винограда, что у Кости вмиг разыгрался ужасный аппетит. (Из-за тайного похода на реку он и пообедать не успел.)
И вареный картофель с хрусткими солеными огурцами, и золотистые пахучие рыбки в масле, и румяные блины в дырочках, — все Костя уплетал с огромным наслаждением. А потом пили ароматнейший чай. Чай заварил отец по своему особому рецепту, и чай вышел отменный.
Хорошо начался вечер. Словно праздник. И не только потому, что они так вкусно поужинали. Просто в этот вечер все Киселевы — мама, папа, дочка и сын — были очень приятны друг другу. Разговор шел веселый, живой, без намеков. Школьных тем, будто по уговору, не касались. Отец рассказал удивительную историю о том, как мальчишкой прославился на всю страну. Однажды на рыбалке ему необыкновенно повезло: выловил щуку в пять килограммов. Кто был в тот час на реке, сбежались взглянуть на диковинный экземпляр. Юного рыболова вновь и вновь просили доказать рыбину. И вот, когда он, в который раз демонстрируя речную хищницу, поднял руки, с трудом держа на весу добычу, кто-то и сфотографировал его. Узнал об этом лишь недели через две, увидев себя на снимке в «Пионерской правде». Широкий хвост рыбины едва не касался земли. Из-за снимка он получил немало писем от ребятишек. Со всей страны писали.
— Даже из Болгарии было, — сказал Аркадий Федорович. — От девочки. Помню, как и зовут — Млада Христова. Сообщила, что коллекционирует всякие необыкновенные случаи, и просила прислать несколько чешуек и зубов щуки.
— Конечно, — воскликнула Леночка, — их же можно было просто в письме переслать! Ты послал?
— Где там! От знаменитой щуки к тому времени, кроме воспоминаний и снимка в газете, ничего не осталось.
— Как жалко… Но ты все-таки ответил ей?
— Пришлось. Отец заставил. Написал, что как только поймаю новую большую щуку, тогда все зубы и чешую вышлю.
— Ну и…
— До сих пор ловлю.
— Ах, папа, какой ты! — вздохнула Леночка и с надеждой спросила: — А сейчас мы не можем поймать?
— Дочка, четверть века прошло. Ни писем, ни снимка не сохранилось.
Потом мама вспомнила случай из своего детства. Ей тогда годика полтора было, и жили они после эвакуации в селе. Отца на фронте тяжело ранило, и он, как не годный к военной службе, вернулся домой. Трудное время — холодно, с продуктами плохо. И вот пришел день, когда совсем нечего стало в котелок бросить. А у них в семье — трое малых детей. Что делать? Однажды родители в каком-то дворе подрядились пилить дрова. Взяли с собой младшую дочку.
— Я-то сама не помню, — сказала Лидия Ивановна, — а папа с мамой не раз потом вспоминали. Хозяйка, у которой пилили дрова, была прижимистой. Дом крепкий, свинья, куры. Пес на цепи. Страшный пес. На нем даже шерсть дыбом вставала — так рвался и лаял на чужих.
Я, наверно, с большим страхом смотрела на того ужасного пса. Но вскоре он немного привык, уже не рвался. А тут хозяйка как раз еду вынесла ему в миске. Вид собаки, уплетающей свой обед, видно, пересилил мой страх. Я подковыляла к будке и уселась рядом с миской. Не знаю: удалось бы мне чем-то полакомиться или нет, но когда отец увидел меня рядом с собакой, то едва в обморок не упал. Он признавался потом, что даже на фронте не было ему так страшно. Отец зажал матери рот, чтобы не закричала, а сам стал тихонько звать меня и конфету обещал. Он опасался, что, услышав о конфете, я закричу или побегу к нему, а собаке это может не понравиться. Но я не побежала. Я просто не знала, что такое конфета.
— Мамочка! — Лена кинулась обнимать маму. — Мне так жалко тебя. — И принялась плакать.
И у Кости что-то запершило в горле. Тоже хотелось прижаться к матери. Но сдержался. Его только не хватало! Вот и отец обнял маму.
— Да что вы! — смеясь стала отбиваться Лидия Ивановна. — А мне, например, пса жалко.
— Пса? — изумился Костя. — Он же мог тебя разорвать!
— Ах, что мы знаем о собачьей душе. Я как-то читала в газете стихи. Начала наизусть не помню, но суть в том: на цепи сидит пес, он исходит злобным лаем и кажется необыкновенно страшным.
— Действительно, — сказал Аркадий Федорович, — собачья душа… А мне позволите немножко поэзии?
Костя и не подозревал, что отец умеет так выразительно читать стихи. «Очень естественно и эмоционально», — сказала бы их учительница по литературе.