Две строки до востребования

Расспрашивать о подробностях Гринька посчитал для себя унизительным. Крупные неприятности?.. Ерунда! Какие могут быть неприятности? Из школы не исключат. Кто за три дня до окончания учебы исключает! На второй год не оставят. Даже по английскому годовая выходит тройка. Мать вызовут в школу? На здоровье! Этого он и вовсе не боялся.

Тем не менее тревога поселилась в нем. Он пытался не думать о словах Галки, чинно сидевшей впереди. Пожевав зеленую промокашку, даже скатал тяжелый шарик и метким щелчком послал снаряд на вторую парту. Шарик застрял в ее кудрявых цвета соломы волосах. Розовыми пальцами Галка извлекла шарик из волос и брезгливо кинула на пол. И то, что она не обернулась, не посмотрела, кто бросил, почему-то окончательно испортило ему настроение.

В переменку Костя и Симка спустились к нему на второй этаж.

— Мощная идея! — сказал Костя.

— У Мишки Кабанова, — подхватил Симка, — настоящий шагомер есть!

— Идешь, — сказал Костя, — а он в кармане лежит и шаги считает!

— Покупайте, говорит, электронный пистолет, тогда махнемся. — Симка вытянул губы. — Покупайте! Девять рубликов.

— Я фонарик предложил, — вздохнул Костя. — От сети заряжается. Не хочет…

— Кисель да Калач — два дурака на одну букву! — Гринька уселся на подоконник: — Кому этот шагомер нужен!

— Интересно же, идешь, а он…

— Шаги по минутам можно считать. Перемножил — и готово. А фонарик в походе — первая вещь.

По коридору с куском мела и мокрой тряпкой в руках шла беленькая Галка.

— Швырев! — близко подступив к нему, сказала Чумакова. — За промокашку — спасибо!

— А ты видела? Это я?

— Видела. У тебя зеленая промокашка.

— Ну, я. Хочу и буду бросать!

— Но ведь и сдачи можешь получить. — И Галка выразительно подняла мокрую тряпку.

— Осторожнее, капнешь! — угрожающе сказал Гринька. — А то рассержусь и вместе с тряпкой в окно тебя выброшу!..

Чем бы закончилась эта горячая перепалка, за которой с любопытством и тайным восхищением Галкиной смелостью наблюдал Костя, неизвестно. Вдруг послышался низкий и мягкий голос:

— Швырев, ты, кажется, снова воюешь?

Перед ребятами стояла завуч Лариса Васильевна. Она покачала головой, и покачались ее пышные русые волосы.

— С девочкой воюешь… — чуть приоткрыв в улыбке зубы, добавила она. — Я сейчас занята, а на следующей перемене очень прошу тебя, Швырев, зайди ко мне в кабинет.

Когда Лариса Васильевна скрылась в толчее коридора. Галка без жалости посмотрела на красного и будто вспотевшего Швырева.

— Держись. Намылят тебе за вчерашнюю прогулочку шею. Так что обойдешься и без моей сдачи. — И, держа перед собой мокрую тряпку, вполне удовлетворенная, Галка ушла в класс.

— Да-а, — протянул Симка. И ничего больше не сказал.

Краснота, заливавшая лицо Гриньки, медленно сходила.

— Ты не бойся, — сочувственно сказал Костя, — она не злая.

— А чего это я должен бояться? — Гринька наконец овладел собой. — Ничего я не боюсь. — И он показал сизому голубю, сидевшему на карнизе окна, кулак. — А Мишке вашему — вот, дулю! — И Гринька чуть преобразовал крепко сжатый, большой кулак. — Электронный пистолет захотел! И фонарик не отдавай. Нужен нам его шагомер, как рыбе зонтик!

Скрывая свое беспокойство (посещение кабинета завуча сулило мало хорошего), Гринька до самого звонка на урок разносил делягу Мишку и его несчастный, ни в чем не повинный шагомер.

К следующей переменке воинственности его значительно поубавилось, и в кабинет Ларисы Васильевны он вошел бледный, понурый, с опущенными в землю глазами. Весь урок переживал. Хотя и убеждал себя, что ничего страшного с ним сделать не могут, но мысли были только об этом. Вызвали бы его к директору — меньше бы волновался. Отругают, пристыдят, и все. А Лариса Васильевна — красивая, белозубая, спокойная, с ласковой улыбкой — смущала Гриньку, вызывала неясное и беспокойное чувство вины.

— Гриша, — выйдя из-за стола, сказала Лариса Васильевна, — мне очень неприятно это говорить, но ты сам вынуждаешь к этому. Я давно не видела Зою Николаевну такой расстроенной. До вчерашнего случая она никогда плохо не отзывалась о тебе. А вчера была просто потрясена твоим поступком. Сам-то как это можешь объяснить?

Вот этого Гринька каким-то подсознательным чутьем и боялся. Оказывается, переносить ругань и нотации куда легче, чем отвечать на вопросы. И если бы только отвечать «да», «нет» — в том-то и дело: просит объяснить. Не требует, а просит.

— Что же ты молчишь, Гриша? — Лариса Васильевна села рядом на стул. — Обидела тебя чем-то Зоя Николаевна? Чем?

— Не обидела, — тяжело, будто поднимая груз, вздохнул он.

— Настроение было плохое? Или тебе нужно было куда-то обязательно пойти?

На его дрогнувшем лице изобразилась такая мука, что Лариса Васильевна, словно сожалея, что затеяла этот разговор, легонько и ободряюще похлопала его по спине и сказала:

— Хорошо, хорошо, не будем… Но, Гриша, очень прошу тебя: будь мужчиной — подойди к Зое Николаевне и попроси прощения. Она человек очень впечатлительный, жизнь нелегко у нее сложилась. Я тебя прошу — подойди… Ну, — переменила она тему, — а что думаешь летом делать? Можем путевку достать тебе в лагерь.