Две тайны Христа

Очевидно, что изгнание евреев из Рима ни в коей мере не усложнило задачу Павла, скорее наоборот. Те группы, которые бежали из Рима в Дамаск, нуждались в утешении, в Благой Вести, и проповеди Павла попадали на благодатную почву. А зверства Гая он пережил в Тарсе, и возвращение к активной деятельности совпало с тем периодом, когда народ, подвергаемый очередным гонениям, был рад сплотиться вокруг новой идеи.

«На восемь лет он укрылся от истории в своем родном городе. Возможно, он вновь испытал влияние теологии мистического спасения, популярной среди греков. Затем к нему явился Варнава и попросил о помощи в основании Церкви в Антиохии. Работая вместе (41–42 гг.), они обратили в христианство столько неофитов, что Антиохия вскоре превосходила все другие города численностью христианской общины»[135]. Здесь же впервые возник термин «христиане». Дата эта почти достоверна. Ошибка всего на 2 года.

«В те дни пришли из Иерусалима в Антиохию пророки. И один из них, по имени Агав, встав, предвозвестил Духом, что по всей вселенной будет великий голод, который и был при Клавдии» (Деян. 11:27–28). Иосиф Флавий указывает, что голод был во времена Тиберия Александра, прокураторство которого падает на 46–49 гг. В этот период времени Павел активно вел свою проповедническую деятельность.

Заметим еще для общей картины следующие факты в изложении Ренана: «Таким образом, апостол пленником вернулся (в начале августа 58 г.) в город, откуда ушел двенадцать дней перед тем»[136].

«Провели на Мальте три месяца, от 15 ноября 60 г. до 15 февраля 61 г., или около того»[137].

«…Узник Павел вошел в Рим в марте 61 г., в 7-й год царствования Нерона»[138].

В определении этих дат все авторы едины, и у нас нет никаких разногласий с Ренаном.

В этой главе нас не интересовал спор о хронологии, просто, выбрав в качестве оппонента одного из эрудированнейших и популярных авторов, мы пытались сравнить его логику в оценке первых лет существования молодой христианской общины со дней смерти Христа и до отплытия Павла в Таре и последующего возвращения с Варнавой. А возвращение из Тарса не могло быть позднее 41 г. И, как следствие, если принять на веру Послание к Галатам, то смерть Христа не может быть даже в 28 г., а только в 27 г.

Эрудиция, огромный литературный талант позволили Ренану воссоздать яркий и пестрый мир Палестины и Средиземноморья, когда побеги христианства, словно хрупкие ростки тростника, пробивались сквозь языческое многообразие и иудейский монотеизм. Персонажи книг Ренана живут своими интересами, страстями, живут не только обособленно от реальных лиц, но и мало в чем согласуясь со своим автором. О любом из его героев можно сказать те же слова, которые он сказал о Павле: «Христос, которого он видел на пути в Дамаск, что бы он там ни говорил, не был Христос Галилеи; это был Христос его собственного воображения, его ума». Из сухих и точных, словно математические формулы, стихов евангелий, красочных и страстных посланий Павла он извлек живые образы, послав их в наш мир. И мир этот через две тысячи лет встретил его героев далеко не однозначно. Огромный тираж изданий на протяжении столетий говорит о любви, однако исследователи не всегда разделяют этот восторг.

Причина этому одна — стиль. Манипулируя огромным количеством литературного материала, Ренан взял на себя непосильный труд провести реальных исторических лиц по тропе, лежащей между скудностью фактической информации и пылкостью своего воображения. И здесь он иногда терпел фиаско. Герои раннего христианства, ожившие под его могучим даром, сами брали его за руку и водили его пером так, как считали нужным. Эти люди, наделенные страстями в не меньшей степени, чем сам Ренан, увлекли его в волшебный мир научной сказки — «фэнтэзи», как это принято говорить теперь. И, конечно, этот мир далеко раздвинул границы реальности, отталкиваясь от истины, словно от батута. Они, эти герои, потребовали от Ренана, чтобы он сопровождал их в путешествиях, победах и страданиях, и он, словно нехотя, а затем все в большей степени, подобно раннехристианскому герою, поддавался обаянию своих персонажей. Он наделил их яркой внешностью, могучим даром убеждения, страстями, он брал слово или фразу из контекста и обращал ее в повесть, наделяя новыми и новыми качествами. Читающий мир приветствовал эту трансформацию, но ученый все больше и больше впадал в скепсис. Например, в Послании к Галатам Павел пишет: «Ходил я в Иерусалим видеться с Петром и пробыл у него дней пятнадцать». Ренан трансформирует эту мысль, и звучит она так: «По-видимому, он жил в доме Петра»[139]. Понятно, что Ренан, описывая первое возвращение Павла в Иерусалим, просто не имел выхода. Он был загнан в угол. Павел, неказистый, с глубоко посаженными глазами, стоял позади плотного жизнерадостного Ренана, и ни один образ, ни одно сравнение не могло быть им сделано без оглядки на эту гениальную личность. Павел писал его рукой.