Две тайны Христа

В поздневедийский период в роли верховного божества все чаще выступает Праджапати — бог-творец и бог-отец; к началу эпического периода его сменяет Брахма, в известной мере, как полагают, под влиянием философской поэзии Упанишад (VII–VI вв. до н. э.), где Брахма выступает как персонификация высшего объективного начала — Брахмана[227]. При очень большом внешнем подобии фраз невозможно отождествить три фразы из Вед со стихом Иоанна. В индийском пантеоне Брахман не был богом-сыном или богочеловеком, он был трансформацией Праджапати — его следствием, естественным продолжением и, невзирая на относительно поздние философские спекуляции, трансформировался и дальше.

И фраза из Вед лучше звучала бы так: «Праджапати создал Начало, и Слово было в Начале, и Слово есть Брахма». В таком виде идея Вед не многим отличается от высказываний Иеремии. Ее ступенчатость значительно принижена в сравнении с эстетическим и информативным сказанием Иоанна. Только ему удалась та редкая и уникальная, немного абсурдная, а потому сказочная рекомбинация, когда он парадоксально и гениально сформулировал некую новую идею, время которой пришло. И не так уж важно, читал он Веды или нет… Если и читал, то эти выдержки могли отложиться у него в памяти, а может быть, этого вовсе и не было. Фон, который создал Иеремия, другие пророки, которых Иоанн, безусловно, читал, был вполне достаточен, чтобы сказать: «Густой, наэлектризованный локальный мир, в который был погружен Иоанн, начинавший диктовать свое великое творение, плотной пеленой окружал его, придавая какой-то мистический ореол ирреальности. И только это мистическое, сомнамбулическое, божественное состояние, погружение в подсознание позволило ему вернуться в события многолетней давности — своей юности и начать свое самое необычное и самое точное евангелие этой великой фразой…»

Глава 39 Перечитывая Булгакова

Ни одна из десятков, а может быть, и сотен прочитанных мною книг о Христе и той эпохе по силе психологического воздействия не конкурировала с «Мастером и Маргаритой». Даже любимый мною Ренан с его энциклопедическими знаниями и красотой слога не мог сравниться с Булгаковым. Ему не хватало Воланда, ему не хватало фантазийности. Я был ошарашен и очарован булгаковскими героями и уведен ими неизвестно куда, и когда они смилостивились и вернули меня в реальность, позволили размышлять, мне стали приходить в голову странные идеи.

Тень чего-то необычного, мистического реяла над Булгаковым и его романом, ощущение какого-то предначертания не оставляло меня. Роман, начатый в 1928 г. и доведенный до 15 главы, был сожжен автором в 1930 г. Однако Булгаков не мог отказаться от своего детища. Две независимые сюжетные линии, разделенные временем, не могли, может быть, и не хотели идти рядом, но судьба распорядилась по-иному.

В 1933 г. Булгаков вернулся к работе. Вплоть до самой смерти он правил роман. В архиве осталось восемь его редакций. Однако правки относятся главным образом к основной сюжетной линии фантасмагории под названием «Маргарита». У меня создалось впечатление, или, чтобы сказать точнее, мое мистическое чувство шептало, подсказывало мне, что роман о встрече Иисуса и Понтия Пилата не писался долго, не мог писаться годами. Подобные вещи не могут вынашиваться, они создаются в едином порыве звездного озарения, а потом существуют сами по себе…

Булгаков просто приоткрыл некую пространственно-временную дверь, и порыв времени принес в наш мир картину увиденного Мастером. А потом дверь захлопнулась. Тот мир был реален и жесток и не имел ничего общего с пляской, которую устраивала Маргарита среди звезд и Млечного пути. Лишь одна картина удержалась в · памяти Булгакова, она постоянно возвращалась к нему, даже когда он, уже смертельно больной, дописывал эпилог романа.

Навстречу ему тяжелой шаркающей походкой кавалериста шел пятый прокуратор Иудеи Понтий Пилат и звал его за собой…

Роман в романе, отдельный роман. Не так уж важно, что хотел выразить Булгаков в своем повествовании и противостоянии Христа и Пилата. Возможно, у него была или мелькала мысль написать отдельный роман, посвященный Христу, хотя он, переживший много, отчетливо понимал, что это невозможно. Синеглазый романист…

В. Катаев написал: «Он (Булгаков) не был особенно ярко-синеглазым. Синева его глаз казалась несколько выцветшей, и лишь изредка в ней вспыхивали дьявольские огоньки горящей серы, что придавало его лицу нечто сатанинское».

Двенадцать долгих нескончаемых лет создавал он свое творение. А может, вернее, почти наверняка он начал задумываться над ним раньше, когда, работая земским врачом в Смоленской губернии, долгими вечерами читал Библию. Наиболее вероятно, что читал он ее в основном с 1916 по 1918 г. Гражданская война застала его в Киеве, а после этого он только переосмысливал сюжеты того далекого прошлого, сравнивая их с реальностью.