Две тайны Христа

Долгие годы, проведенные в Киликии, Сирии и главным образом в Тарсе, убеждают Павла в своей правоте. Но эта правота — правота одиночного гения — не отточена, не апробирована, не критикуема. Варнава всецело поддерживает Павла в его первом путешествии, но это не удовлетворяет его. Он нуждается в оппонентах. А академическая школа христианства — это Иерусалим, это апостолы. И Павел, уже достаточно умудренный, склоняется к компромиссу: он обрезает Тита, он посещает Иерусалим, но теперь он уже воплощает другое — новое, царственное течение со своими традициями и порядками. Община слушает его, она восхищается, удивляется, негодует. Вряд ли события в Иерусалиме протекают так гладко, как об этом говорит автор Деяний, но ни у Иерусалимской школы, ни у школы Павла нет выхода, и они приходят к компромиссу.

Павел не может без Иерусалимской коллегии. Он не самозванец, он несет слово Христа. Сам факт его земного существования и присутствие людей, знавших и сопровождавших его, вкушавших вместе с ним пищу, придают ему уверенность, особенно в первые годы. Это уже потом, по прошествии многих лет, в период второго пришествия в Иерусалим он выступает как равный апостолам, как независимая новая и мощная сила. Он делится своими успехами, и нельзя, невозможно отвергнуть колоссальный успех его проповедей. Деяния всех остальных апостолов бледнеют перед чудовищной силой его Дара. Варнава свидетельствует: да, успех налицо. Новые Церкви множатся и процветают. Слухи получают зримое воплощение. Вот он стоит перед ними невысокий, горбоносый, слегка сутулый, и говорит, рассказывает о своих чаяниях, деяниях, воплощениях. Они слушают его, удивляясь и восхищаясь, иногда настороженно, недоверчиво. Он разорвал путы традиционной веры, веры отцов. Христос, его Христос стал иным, приобрел новые, незнакомые черты. У Павла есть могущественные аргументы. Христос не гнушался. И апостолам, диаконам, ревнителям новой веры нечего сказать. Они ропщут, они недовольны. Но всем известна ситуация с самаритянкой. Христос сделал это естественно, для него не было различия между страждущим иудеем и иноверцем. Здесь сказать нечего, но партия ревнителей — фарисеев, которую возглавляет Иаков, брат Господа, обладает одним могучим аргументом: всё это так, говорят они, но Иисус был в вере отцов, что из того, что со дня его смерти прошло 22 года, что некоторые из апостолов канули в вечность в своих проповедях и нет детей от них, а другие умерли. Проходят века, тысячелетия. Вера отцов может, должна, обязана трансформироваться. Они согласны, что приход Христа тому порукой, но всему есть свои границы. Трансформация веры не должна затрагивать основных принципов. А это обрезание! Здесь у Павла сторонников практически нет да и быть не может. Иерусалим воплощает в себе оплот веры. И официальная доктрина, которую последовательно отражают до 37 г. Каиафа, а далее Ионаф, Симон Канфера и др., мирно уживается с новой сектой. Времена Стефана прошли. Иерусалимская община ввела в свою доктрину новый элемент. Но, как говорится, чем бы дитя ни тешилось… За многие годы официальный Иерусалим привык к борьбе: ессеи, саддукеи, фарисеи, зелоты — каждая из этих могущественных и влиятельных партий отстаивает свое миропонимание. Понятно, что их воззрения не могут да и не должны быть тождественны. Партий с аналогичными взглядами просто не существует. Но все они чтут Единого Сущего, чтут субботу, веру отцов и обрезание. Все партии блюдут основы веры, отличая еврея от нееврея. Новая секта или партия ровным счетом ничего не меняет в Иерусалиме. Этот либерализм или интеллектуальная терпимость и недалекость официальных властей, религиозных хранителей, Синедриона — всех рано или поздно должны были привести к катастрофе. И они приведут к ней во времена Нерона, когда зелоты приобретут вес, когда их настойчивость и демагогия выльются в бессмысленное и безысходное кровавое восстание, приведшее Иудейское царство к исчезновению на 2000 лет. Внимательный и беспристрастный исследователь должен признать, что та традиционная замкнутая и нетерпимая Иудея уже изжила себя. Могучий дух монотеизма, порожденный ею, призывно возопил в мире. И огромная Римская империя услышала его зов. Она содрогнулась и, словно повитуха, бережно приняла на руки новорожденного младенца — Христианство. И Павлу суждено было во время второго посещения Иерусалима принять на себя роль повитухи. Ему надлежало перерезать нить, связывающую мать и дитя. И, надо сказать, сделал он это умело и профессионально. Его акушерский дар проявился в том, что он обрезал Тита, своего ближайшего сподвижника и ученика, мы не говорим — друга. В нашем понимании, у Павла не было друзей. Все — его новые обращенные. Его спутники были только его любимыми и не очень любимыми учениками. Они находились на определенной дистанции от учителя. И преступить эту дистанцию было невозможно.