Две тайны Христа

Павел, сознавая полную бессмысленность содеянного, обрезает Тита. Ничего не происходит, но даже у самых ярых его противников больше нет аргументов. Тит в полной мере привержен новой вере, но в традиционных рамках теперь он — иудей. И готовая разразиться буря в стакане воды — стихает. Недовольные ворчат. Но Павел — держава. С ним необходимо считаться. Его поддерживает огромное количество новых ячеек, новых структур. Начинать борьбу с ним сейчас бессмысленно. Да и всего год или полтора назад, когда Варнава привез финансовую помощь общине, и без того нищей в нищей Иудее, а тогда еще и задыхающейся в тисках голода, разве он не оказал им истинную помощь? Они помнят содеянное. Но даже самые яростные его противники понимают сущность трюка с обрезанием. Ибо это всего лишь трюк. Павел, как это он скажет Петру через несколько лет, — епископ эллинов. У него даже мысли нет о массовом обрезании. К чему, зачем? Новая вера своим успехом обязана именно отсутствию препятствий. И риторика Павла, корявая, необработанная, столь далекая от греческих и римских школ, действенна, удивительно действенна. Она содержит в себе элементы повтора, речь его страстна и завораживающа. Многие диктаторы, приходившие к власти до Павла и после него, также обладают этим могучим даром воздействия на толпу, на массы. Павел — диктатор, духовный диктатор, скромность его быта не камуфлирует его истинной цели духовного диктата.

Нет, Иерусалимская община, сама сконцентрировавшая достаточное количество людей, в той или иной мере обладающих, как мы это теперь называем, экстрасенсорным воздействием, не падает ниц и не обольщается. Она делает еще одну ошибку, а, впрочем, может ли она в данной ситуации не совершить этот просчет? Она закрывает глаза на происходящее. Павел выдержал экзамен. Он равный среди них. Они признали его. Внутренне Павел доволен и горд. И ему есть чем гордиться. Мудрость его сейчас проявила себя в полной мере. Он приобщен к Иерусалимской общине. Он признан теми, кто видел Христа. Миссия его в Иерусалиме завершена.

Практически все члены общины в какой-то мере ошарашены этой хаотичной дискуссией. Они не могут, да и не хотят удерживать в Иерусалиме этого маленького, страстного, темпераментного и яростного еврея. Он хочет нести дальше Слово. Пусть несет. И в помощь ему, вернее для подстраховки либо контроля, направляются Иуда и Сила. Иерусалимская община не берет на веру слова Павла. Ей хочется знать, так ли это? Слишком оптимистичны слова этого странного человека.

Наверное, Павел ухмыльнулся. А может быть, он был и рад. В диспутах в дороге он мог отточить свое слово, свою религию. Он в полной мере ощущает свою силу. Его спутники либо станут его приверженцами, либо исчезнут в небытии. Разумеется, речь не идет о Варнаве. Если у Павла и был друг, то это только Варнава. Они уходят из Иерусалима. Оставшиеся пребывают в каком-то невесомом состоянии. Они озадачены. Они понимают, что Павел не остановится, не станет смиреннее. Он будет нести свою миссию. И она будет для всех: иудеев, прозелитов, греков.

Через несколько месяцев Петр, один из немногих апостолов, которого Павел воспринимает всерьез, встречается с ним и получает гневную отповедь. Петр отнюдь не «робкий ограниченный ум», как это считает Ренан. Он человек другого масштаба, другого темперамента. Он высок, кряжист, силен и в целом добродушен. Он типичный флегматик, Кифа — Скала. Житейские и духовные волны разбиваются о его постоянство и преданность. Один раз он ошибся, смалодушничал. И боль Христа, с которой он воспринял это его малодушие, навсегда отпечаталась в его сердце. С достоинством и волей Петр принял на себя неимоверную тяжесть первых лет организации и становления общины. Теперь каноны новой веры известны и закреплены. Петр, Дар которого происходит от общения с Учителем, постоянно это осознаёт. Он так же, как и Варнава, несет свою миссию далее за пределы Иерусалима и Иудеи. За ним ореол одного из лидеров, он в не меньшей степени, чем Павел, обладает Даром. И он тоже обращает язычников, он делит с ними трапезу. Это его грех в глазах истинно верующих, т. е. в глазах членов Иерусалимской коллегии. Он больше не способен к двурушничеству либо двойственности. И он не знает, как сохранить веру отцов, неся Христа в иной, чуждый и такой разный мир. Компромисса не получается, да его и не может быть. В период 49–50 гг. завершается расхождение иудео-христианства.