Две тысячи лет вместе. Еврейское отношение к христианству

Выше мы обсудили очевидные, лежащие на поверхности аспекты соотношения еврейской и христианской этики. В главе 4, рассматривая совпадение основных элементов еврейской и христианской этики, мы хотели показать, что в этой области видимость различия или прогресса является всего лишь результатом неправильного изображения еврейской этики в христианских источниках. После этого, глава 5 была посвящена рассмотрению отношения к вере и делам — того, что действительно составляет очевидное различие в подходах иудаизма и христианства. В данной же, шестой главе мы рассмотрим некоторые более сложные аспекты: то, что является одновременно и общим, и различным; вопросы, выявляющие довольно тонкие — но весьма существенные! — расхождения между еврейской и христианской системами этических ценностей.

6.1. Различие иудаизма и христианства в интерпретации заповеди «любви к ближнему»

В европейской массовой культуре распространено представление, что еврейская религия требует только любви к ближнему, к «своим», а христианская говорит о любви ко всем людям и даже к врагам. Это представление, однако, далеко не верно.

Не будем останавливаться здесь на том, что в реальном христианстве «любовь христианина к врагам» провозглашается только по отношению к его личным врагам: конкурентам, соседям, бывшим друзьям; в то время как по отношению к «врагам Христовым» (а к ним, в процессе истории, христиане относили всех своих принципиальных оппонентов) предписывается борьба вплоть до полного их уничтожения. Сконцентрируемся на том, что думает о «любви к другим» иудаизм.

Прежде всего, отметим, что совершенно неверно считать, что иудаизм говорит о любви только по отношению к евреям. На самом деле, и в Еврейской Библии, и в Талмуде, и в высказываниях Мудрецов более поздних поколений, неоднократно говорится о единстве человечества, о том, что всякий человек вообще, будучи потомком Адама, создан по образу и подобию Бога, о любви ко всему человечеству. Идеалом именно такой, универсальной любви является в иудаизме наш праотец Авраам — уже из этого видно, насколько важное место в иудаизме занимает любовь ко всему человечеству.

Вместе с тем, иудаизм категорически настаивает на том, что любовь к человечеству должна быть не однородной, но градуированной, иерархичной. Иудаизм предписывает любить ближних больше, чем дальних. Следует любить свою семью больше, чем других людей вокруг, а свой народ — больше, чем другие народы. Да, надо стараться помогать всем, но в первую очередь — тем, кто ближе.

Подобный подход — это отнюдь не прагматическое правило, но моральный императив. Например, человек, который любит свою жену ровно в той же степени, как и всех других женщин, поступает недостойно. Тот, кто любит своих детей не в большей степени, чем всех детей вокруг, вряд ли может считаться образцом. Любовь к своей семье должна быть больше, чем любовь к другим мужчинам, женщинам или детям. И точно так же весьма далека от моральной позиция, которая предлагает относиться одинаково ко всему человечеству и любить свой народ не более остальных.

Иудаизм учит человека строить свою любовь к окружающему миру иерархически: начиная от любви к себе и своей семье, постепенно расширять свою любовь до уровня своей общины, своего народа, всего человечества, всех живых существ, всего мироздания.

При этом иудаизм делает четкое различие между обязательным уровнем, требуемым от всех, и уровнем идеала для праведников. Обязательным уровнем любви к ближнему — т. е. еврейской библейской обязанностью — является любовь к каждому еврею, к еврейскому народу. Идеалом же для праведника является расширение рамок любви на весь мир (с сохранением иерархии!)[46].

Одна из причин ограничения «обязательного уровня любви» рамками своего народа состоит в том, что обратной стороной любви является вмешательство — ведь когда я люблю кого‑то, я стремлюсь повлиять на него и изменить его. Когда же человек, прежде всего, прикладывает усилия к улучшению своего собственного дома, это имеет гораздо больше шансов на успех, чем попытки влезать в дом соседа с предложениями об усовершенствовании его быта. В своем доме я, по крайней мере, знаю свои потребности и понимаю ограничения, и остается лишь вопрос, насколько я смогу добиться того, чтобы обстановка в доме соответствовала этим потребностям. Но если я, исходя из принципа равной любви ко всем, буду стремиться переустраивать по своим, даже самым лучшим вкусам, не свой дом, а дом соседа — то, боюсь, это не приведет к добру. Народы отличаются один от другого, прежде всего, не языком или местом проживания, а — и это главное! — своими вкусами и потребностями, т. е. своей ментальностью, тем, что называют национальной душой.