Две вины

Они вошли в «Бедфорд-отель», и среди официантов и служителей поднялась суматоха.

– Как тут мило, – любезно, но искренне сказала девушка.

– Актерская берлога. – Он кивал каким-то людям. – Привет, Джимми… Билл… Джек, здорово… Это Джек Демпси… Я редко сюда хожу. Больше в Гарвардский клуб.

– Так вы учились в Гарварде? Один мой знакомый…

– Да.

Он колебался. Относительно Гарварда существовали две версии, и неожиданно он выбрал ту, которая соответствовала истине.

– В Гарварде. Меня там считали деревенщиной, никто знаться со мной не хотел, не то что теперь. На той неделе я гостил у одних на Лонг-Айленде – такой фешенебельный дом, боже ты мой, – так там у них двое светских молодчиков, которые в Кембридже меня в упор не замечали, вздумали панибратствовать, я им теперь, видите ли, «старина Билл».

Он еще поколебался и вдруг решил на этом поставить точку.

– Так вам что, работа нужна? – спросил он.

Он вдруг вспомнил, что у нее дырявые чулки. Перед дырявыми чулками он пасовал, терялся.

– Да. Иначе мне придется уехать обратно домой, – ответила она. – Я хочу стать балериной, заниматься русским балетом, знаете? Но уроки такие дорогие, вот и приходится искать работу. Заодно, я думала, немного привыкну к сцене.

– Пляски, значит?

– Нет, что вы, классический балет.

– Павлова, например, она разве не пляшет?

– Ну что вы! – Она ужаснулась, но потом продолжила свой рассказ. – Дома я занималась у мисс Кэмпбелл, вы, может быть, слышали? Джорджия Берримен Кэмпбелл. Ученица Неда Уэйберна. Она просто замечательная! Она…

– Да? – Он слушал рассеянно. – Дело нелегкое. В агентствах от актеров отбою нет, и послушать их всех, так они что угодно могут – до первой пробы. Вам сколько лет?

– Восемнадцать.

– Мне двадцать шесть. Приехал сюда четыре года назад без единого цента в кармане.

– Ну да?

– А теперь могу хоть сегодня прикрыть лавочку, мне хватит до конца жизни.

– Честное слово?

– В будущем году устрою себе отпуск на год. Женюсь… Айрин Риккер, слыхали про такую?

– Еще бы! Моя любимая актриса.

– Мы помолвлены.

– Правда?

Потом, когда они снова вышли на Таймс-сквер, Билл небрежно спросил:

– А что вы сейчас делаете?

– Работу ищу.

– Да нет же. Вот сейчас.

– Ничего.

– Может, зайдем ко мне, выпьем кофе? Я живу на Сорок шестой улице.

Глаза их встретились, и Эмми Пинкард решила, что в случае чего сможет за себя постоять.

В просторной светлой комнате-студии с огромным диваном в десять футов шириной она выпила кофе, он – виски с содовой, и его рука легла ей на плечи.

– С какой стати я должна вас целовать? – решительно сказала она. – Мы почти не знакомы, и, потом, вы помолвлены с другой.

– Пустяки. Она не рассердится.

– Так я и поверила!

– Вы хорошая девушка.

– Во всяком случае, не дура.

– Ну и ладно. Оставайтесь себе хорошей девушкой.

Она поднялась с дивана и встала рядом, свежая и спокойная и ничуть не смущенная.

– Я так понимаю, что теперь мне работы у вас не получить? – беззлобно спросила она.

Он думал уже о другом – о каком-то разговоре, о репетициях, – но, поглядев, опять увидел на ней дырявые чулки. И позвонил по телефону:

– Джо, это Нахал говорит… Что, думали, я не знаю, как вы меня называете?.. Ладно, ничего… Слушайте, вы уже набрали мне трех девушек для сцены с гостями? Ну так оставьте место, я вам сейчас пришлю одну южаночку.

И, довольный собою, гордо посмотрел на нее, чувствуя себя самым что ни на есть отличным малым.

– Прямо не знаю, как вас благодарить. И мистера Роджерса, – дерзко добавила она. – До свидания, мистер Мак-Чесни.

Он не снизошел до ответа.

II

Во время репетиций он часто приходил в театр и стоял с умным выражением на лице, будто каждого видел насквозь. На самом же деле, оглушенный собственным успехом, он воспринимал действие на сцене смутно, как в тумане, да и не особенно интересовался. В конце недели он обычно уезжал на Лонг-Айленд и гостил у своих новоявленных роскошных друзей. Бранкузи величал его не иначе как «светский лев», а он отругивался:

– Ну и что? Разве я не учился в Гарварде? Думаете, я, как вы, у зеленщика в тележке отыскался?

Новые знакомые ценили его за приятную внешность, и за легкий характер, и, конечно, за успех.

И только помолвка с Айрин Риккер омрачала его жизнь. Они давно действовали друг другу на нервы, но ни он, ни она не решались на разрыв. Как двух юных отпрысков двух самых богатых семейств в городе уже одно их исключительное положение часто сводит вместе, так и Билл Мак-Чесни с Айрин Риккер, оба вознесенные на вершину успеха, не могли не принести друг другу дань взаимного восхищения. Но ссоры, в которых они отводили душу, становились все чаще и ожесточеннее, и конец неотвратимо приближался. Он принял облик рослого красавца Фрэнка Ллуэлина, актера, игравшего в паре с Айрин. Билл быстро понял, к чему идет дело, и взял с ними особый горько-иронический тон; через неделю репетиций отношения в труппе стали натянутыми.