Две встречи

Около полудня по безотрадной равнине шествует сюрреалистическая процессия. Ветер с гор поднимает белое облако пыли и сбрасывает его в море красочных многослойных широких юбок. Выстроившись в длинную цепочку, шествующие пробираются по камням и рытвинам голой строительной площадки, граничащей вдалеке с пригородными многоэтажками неимущих. Севильские женщины и девочки облачены в нарядные платья всех цветов радуги, мальчики и мужчины — в строгие черные костюмы и жесткие круглые шляпы. Некоторые из них, как положено, гордо восседают на лошадях. Большинство оставили свои автомобили на гигантской парковочной стоянке. Это четвертый и последний день большого Севильского праздника. Но ведь это же не Севилья.

Участники праздника — севильские гастарбайтеры в Каталонии, а звуки и гирлянды вдалеке, куда они смиренно держат путь, лишь копия их народного праздника. Неспешная процессия минует мальчика, сидящего на обочине дороги. Ему лет семь. Волосы поседели от пыли. Такое впечатление, что он сидит здесь уже несколько дней, без сна, еды и питья. Играет на своем маленьком синтезаторе — вяло и безразлично — только аккорды: С, G, С, G. Его музыку заглушают громоподобные раскаты севильяны, извергающиеся из колонок на праздничной площади.

Равнина уставлена шатрами, образующими улочки. Перекрестки снабжены табличками с названиями улиц родных пенатов участников праздника. На дорогах этого искусственного города многолюдно. Бездна народу безустанно движется в ритме, заразительно отбиваемом ладошками. Хлопают все — от мала до велика. И танцуют. Даже лошади. Между наездниками разгорается борьба — у чьего коня самая красивая поступь. Пьяный всадник в кровь разбивает широкими квадратными стременами бока своего скакуна, который недостаточно высоко поднимает ноги и недостаточно быстро разворачивается.

В тени шатров оборудованы сцены, прогибающиеся под топотом танцующих севильяну. Кто под какой ритм танцует? Тонкий брезент пропускает наружу множество различных мелодий. Музыка из палатки коммунистической партии перемешивается с музыкой демократов.

— У социалистов опять самый скучный стенд, — ворчит толстый коротышка за длинным деревянным столом. Ему снова удалось влезть в его старые узкие севильские брюки, но теперь, когда он сидит, они почти что трещат по швам.

— И самые дорогие закуски! — с пластмассовой тарелкой, наполненной сыром, хлебом и жареной черной кровяной колбасой, подсаживается его жена. Разносят блюдо с креветками, уже довольно долго простоявшее на жаре, и разливают тяжелое вязкое белое вино со вкусом скверного хереса. Теперь понятно, откуда этот тошнотворный запах.

— Хорошенько выпить, — говорит мужчина, — вот в чем секрет. Главное — поднять настроение, а если хватил лишку, то поможет herbabuena.

Он пододвигает к себе бутылку с настойкой мяты, «доброй травы».

— Пара глотков — и ты трезв как стеклышко. Но стоит тебе осознать, что это не Севилья — и рядом не лежала, — приходится по новой заливать в себя вино. Я так давно не был дома, что уж и сам не пойму, по чему скучаю. Они лезут из кожи вон, но все равно это не то, нет… нет…

Он делает внушительный глоток, в два прыжка оказывается у сцены, ждет неслышного мне музыкального знака и включается в танец, безупречно повторяя движения других. Полностью владея собой, он гордо и страстно отплясывает севильяну. Поедая кровяную колбасу, его жена подстегивает его жалобным криком. Под конец, с набитым ртом, она затягивает песню. От неожиданности я не сразу вникаю в смысл слов этой душещипательной мелодии:

Сегодня наконец у моего мужа
                                        выходной,
Сегодня наконец я схожу с ним
                                       за покупками
в «Суперкор»!