Две жемчужные нити

— Я не об этом, — поморщился капитан. — Скоро и к вам, Дмитрий Григорьевич, прилетят туристы. Забот больше станет. Справитесь ли? И маяк, и эта могила. Там огонь и тут огонь…

— Справлюсь. Что ж тут не справиться. За цветы спасибо. До свидания!

Он направился к маяку размашистым и решительным шагом, как ходят матросы: голову набок, плечо вперед. Словно рассекал штормовой шквал. Из кармана кителя выбился пустой рукав и затрепетал на ветру как-то до боли сиротливо.

Капитан, глядя ему вслед, проговорил:

— И откуда он такой взялся?

— Море принесло! — воскликнула Олеся. — Ведь он герой, его в гестапо пытали, а он ни о чем им не рассказал. Ни об акватории порта, ни о фарватерах, ни о подводных камнях в гавани. Якорные мины они вытащили из моря, а что там глубже творится, так и не узнали. Их корабли к нам не заходили. Боялись… А старик молчал… Ему отрубили пальцы. По одному. Жгли железом. Молчал. Потом отрубили руку. А он все равно ничего не сказал. Вот какая история, капитан, — она пристально глядела на Корзуна, словно ждала от него ответа, а потом резко повернулась и быстро зашагала к морю, где светился ясными высокими окнами шелкоткацкий комбинат. За ней двинулся и Андрей. Капитан же Корзун даже не тронулся с места. Лишь крикнул им вслед, чтоб остановились, и неожиданно спросил:

— А старик курит?

Олеся на ходу кивнула головой.

— Так я вернусь к нему, — сказал капитан. — Вы идите, а я вернусь и попрошу у него закурить. Он почему-то сердит на меня. Надо же выяснить, что тут случилось?

Корзун быстро пошел обратно к маяку.

А Олеся взяла Андрея под руку.

— Послушай, — сказала она весело. — Может, я себе платье куплю? Неудобно как-то получается. Люди начнут к нам приезжать, а у меня до сих пор нет такого платья, какое бы хотелось заиметь. А? Помоги мне выбрать…

— Что ж, давай. У меня как раз и деньги при себе есть, — удивился и обрадовался Андрей.

— Ты что, глупый? Какие деньги? Береги их на мотоцикл. У меня свои. Могу и тебе одолжить.

— Ого! — засмеялся Андрей.

— Чего огокаешь? Водку я не пью, трубку не курю, в карты не играю, как некоторые.

— Ну, знаешь, это же бестактно, если не больше…

— Что именно? Может, насчет водки или табака? — невинно спросила Олеся.

— Нет. Парню давать деньги в долг. И обижать к тому же. Что я, не человек, если меньше тебя зарабатываю? А водка и табак, Леся, это спутники каждого моряка.

— Какого моряка? — не унималась Леся.

— Какого-какого, ну хотя бы торгового и тралового. На море его качает волна, на суше — водка… Вот так и живут наши браточки.

— Разве это жизнь, Андрейка? Лишь бы день до вечера. Заработал, напился — и снова начинай все сначала. Разве такая жизнь морякам нужна? Серая. Нудная. Да и люди не помянут тебя добрым словом, потому что ты им ничего доброго не сможешь сделать.

— Это ты брось! А селедку и морского окуня твои люди едят? Значит, должны быть благодарны траловым морякам.

— Разве что селедку! — пожала плечами Олеся. — За селедку да соленую рыбу крестьяне готовы молиться на твоих моряков. Если не веришь, спроси у жены нашего бригадира. Вон, видишь, они как раз куда-то идут. И детей с собой взяли. Пара-то какая хорошая.

— Да, ладное у них семейство…

Из боковой улицы на площадь Ткачей действительно вышли празднично одетые, какие-то уж очень торжественные бригадир Василий Бурый и его жена, продавец в магазине хозяйственных товаров, высокая пышная Марина. Рядом с ней Василий казался мальчишкой. Ну и хороша же она. Будто девушка на выданье, а не мать двоих детей. На муже серый легкий костюм, импортные сандалеты и шляпа с высоким верхом, как форштевень у крейсера. А чтоб Василий казался выше, сама надела туфли на низком каблуке. Марине казалось, что она крепко держит мужа под этим каблуком и что он без нее и шага не может ступить. И демобилизованные моряки наверняка поэтому дали Василию прозвище Маринист, а не потому, что он иногда балуется рисованием — морские пейзажи все больше пишет.

Но когда на комбинате произошли перемены: ткачихи Василия стали соревноваться за высокое звание бригады коммунистического труда и муж, ясное дело, выдвинулся на первый план, — Марина, так уж получилось, оказалась в тени. А Василий, как и подобает серьезному бригадиру, выглядел самостоятельным, решительным, независимым не только от жены во всех своих поступках, поведении и раздумьях, но и от всех членов бригады. И Марина не возражала, а, наоборот, хвалила Василия за такую, как она говорила, героическую самостоятельность среди сотен женщин и девушек… Еще и гордилась этим.

Поздоровавшись с Олесей и Андреем, она тут же запричитала:

— Вчера наш магазин продавал дюралевые раскладушки. Ну, продавали по старой цене, а оказывается, надо было по новой, дороже. Новая цена только сегодня пришла, поздно. Все кровати уже продали, их мигом разобрали… Большая теперь недостача. Кто ее покроет?

— Беда-то какая! — Олесе стало жалко Марину, она сочувствовала ей очень искренне, потому что вдруг подумала: а что, если бы это случилось у них в бригаде? — Как же вам помочь?