Две женщины

– Вы ошибаетесь, Морис, это сцена будет последней, я клянусь… Я вам повторю спокойно, без всякой задней мысли: вы свободны. Прощайте… У меня найдется мужество не принимать вас и не возвращаться к вам вновь, но я надеюсь, что и у вас хватит мужества не возвращаться больше ко мне.

– Ну, что ж, – сказал Морис, задетый тем, что мадам де Брионн приняла решение, которое он никогда не осмелился бы принять, – поскольку вы так хотите, поскольку вы этого требуете, я постараюсь вам повиноваться.

– И это вам будет нетрудно, – сказала она с оттенком меланхолии, которой не пыталась скрыть, – Ах, я хорошо сделала, опередив вас; по крайней мере я не рискую своим самолюбием: если я вас сегодня не оставлю, завтра…

– Никогда! – воскликнул с силой Морис.

– Но вы желаете меня покинуть, – сказала она с улыбкой, полной горечи, – а это одно и то же.

Оба замолчали, и тишина воцарилась в салоне. Они испытывали невыразимую грусть, и каждый хотел нарушить молчание любой ценой – так они страдали: пульс был лихорадочным, сердце сжималось… Они хотели еще сказать множество вещей, выдвинуть столько аргументов – страсть бурлила в них, хотелось говорить, плакать, кричать. Но они не могли этого сделать, чувствуя себя разбитыми, опустошенными. Все их физические силы были исчерпаны в мучительной борьбе; чем возобновлять ее, они согласились на создавшееся положение, каким бы тягостным, неверным или серьезным оно ни было. И снова Елена, более решительная, чем Морис, нарушила молчание. Она встала, как бы для того, чтобы завершить беседу, и сказала голосом, который тщетно пыталась сделать твердым:

– Вот уже пять лет, Морис, как мы обмениваемся письмами. Будьте любезны вернуть мне мои. Вероятно, вы не замедлите заполнить пустоту, которая образовалась в вашем существовании, и эта корреспонденция не должна оставаться у вас.

– Нет, Елена, – отвечал не менее взволнованный Морис, – я сохраню эти письма и клянусь, что никогда к ним никто не прикоснется. Почему вы хотите унести с собой прошлое, которое мне дорого, то прошлое, которое вам самой кажется прекрасным и которое теперь сделало вас такой избалованной?.. Я не знаю, какая судьба ждет меня вдали от вас; я вам клянусь, что с этого момента мое будущее начинается и принадлежит мне полностью. Но, быть может, настанут скверные дни, и тогда, благодаря вашим письмам, я воскрешу в памяти сладкие воспоминания нашей связи. Я вновь увижу вас на этом же месте, улыбающейся такой обворожительной улыбкой. Ах, постойте, не говорите больше обо всем этом, иначе мы так и не расстанемся; однако это придется сделать – мы стали слишком несчастны!

– Да, это правда, – ответила Елена. – Кроме того, вы говорите себе так тихо, что возможно не слышите сами, что наша застоявшаяся любовь вас леденит и настало время согреться под солнцем новой страсти. Идите, мой друг, идите… и прощайте, – добавила она и слезы, которые она долгое время старалась удержать, хлынули у нее из глаз.

Мужество совсем покинуло Мориса. Это грустное «прощайте», которое ему бросила сквозь слезы женщина, так любившая его, женщина, которую он все еще любил, раздирало его сердце… Он бросился к ней, восклицая:

– Нет, нет, я никогда не скажу тебе прощай! У меня не хватит смелости для этого!

– Я сделала это за вас, Морис, – сказала она просто и, пока он не догадался о ее намерении, подошла к камину и позвонила.

– Что вы делаете? – сказал Морис.

Она повернулась к вошедшему лакею и, указав на один из подсвечников, оставшихся на карточном столе, сказала:

– Возьмите этот канделябр и проводите господина Девилля, Жозеф.

Пока слуга выполнял ее распоряжение, Морис наклонился <к Плене и шепнул:

– Как! Вы хотите, чтобы этот слуга присутствовал при нашем расставании?

– Если бы я этого не сделала, – ответила она гак же тихо и грустно, как Морис, – мы не смогли бы проститься. Я вооружилась и против вашей слабости, и против своей.

Графиня протянула ему руку как всегда делала, когда они расставались до завтра. При ее прикосновении Морис вздрогнул: он готов уже был схватить Елену в объятия и прижать к груди, но она кивком указала ему на лакея, который, стоя у дверей салона, ждал. Морис сдержался и, чтобы скорее покончить с этой грустной сценой, резко повернулся и вышел, не обернувшись.

Бедная мадам де Брионн, опершись на мраморный камин, сначала следила за ним взглядом, а когда его уже не было видно, прислушалась к шуму удалявшихся шагов, к звуку закрываемой двери, к грохоту отъезжавшего экипажа. Когда, наконец, все вновь погрузилось в тишину, она рухнула на диван, разбитая горем и едва слышно повторяя сквозь рыдания:

– Он уехал! Он больше не вернется! Ах, Морис, Морис!

Бедная женщина! От пяти счастливых лет у нее ничего не осталось, кроме воспоминаний. Но зато какое место должны были занять эти воспоминания в ее сердце и в сердце Мориса!

4

Предвидения графини де Брионн оправдались. Едва миновал год с того вечера, когда Морис и Елена расстались, как он женился на Терезе Дерош.