Две жены для Святослава

В избе лишь огонек лучины немного разгонял тьму, и Ведома велела Орче посветить. Подняв крышку ларя, она стала перебирать льняные мешочки с травами; часть ее припасов хранилась в многочисленных берестяных туесах на длинных полках.

– Вот это брусничный лист, – вполголоса, чтобы не будить мужа и младших, поясняла Ведома старшей дочери. У Орчи просто не было иной судьбы, кроме как стать знаменитой травницей, наследницей матери и бабки. – Помнишь, как мы его собирали? А когда?

– Весной…

– Ранней весной, как снег сошел и пока брусника не зацветет. А потом – осенью, как ягода поспеет. Отвар брусничного листа жар унимает, кровь затворяет, раны заживляет…

Постепенно Ведома разложила вокруг себя мешочки: с травой душицей, корнем дудника, желтыми цветками коровяка, издающими тонкий запах меда. Лист липы, почки сосны. Гусиная травка – для снятия жара.

Все это она применяла и раньше. Хакона лихорадило весной и осенью, уже не первый год: это было у них в роду. Двоих его старших братьев лихорадки уморили еще детьми, то же случилось с его племянником Оддом – сыном сестры Мальфрид и Олега Моровлянина. Дважды за время жизни в Смолянске Пламень-Хакон тяжело болел и долго потом оправлялся. И вот огневица застигла его в третий раз, притом не дома.

В гостевой избе Ведому встретила хмурая и невыспавшаяся Соколина. Она еще не умывалась, и косы под повоем лежали криво, не чесанные со вчерашнего дня.

– Всю ночь то жар, то озноб, – вместо приветствия сказала она. – Ни он не спал, ни я сама.

Ведома прошла к лежанке. Хакон лежал в полузабытьи: у него как раз окончился приступ жара и теперь бил озноб. Он тяжело дышал, а на шее с правой стороны проступили большие красные пятна. Губы отливали синевой. Он покашливал и неосознанно морщился от боли. Ведома вздохнула: все так, как она и опасалась.

Не существует таких чудодейственных трав, что вылечивали бы хворь и прогоняли огневицу за один раз. Ведома поила воеводу отварами трав с медом, положила ему под изголовье руническую палочку, которая прогоняет болезнь за девять дней. Однако жар не спадал, кашель усиливался, в мокроте появилась кровь. От слабости Хакон не мог даже сесть на лежанке, и Соколина кормила мужа с ложки кашей из растертого овса, но и это он едва мог глотать.

Еще через пару дней началась «ржавая лихорадка» – от свернувшейся крови мокрота стала цвета ржавчины.

Соколина почти не спала, не доверяя челяди, и только один раз съездила домой проверить детей. Ведома предлагала привезти их в Свинческ, но Соколина не хотела, чтобы отец умирал у них на глазах. Сама она ходила молчаливая и мрачная. Днем отсыпалась понемногу, пока с Хаконом сидели другие женщины, а ночью вставала на стражу. Прияна не сомневалась: Соколина не столько стремится оказать больному помощь, сколько ждет. Ждет Марену. А дождавшись, вызовет на бой. Прияне так и виделось это: белая фигура хозяйки Закрадья с серебряным серпом – и Соколина, с копьем наготове стоящая между смертью и лежанкой мужа…

Увидев «ржавчину», Ведома решила изготовить дорогое, но сильное средство: смесь красного греческого вина, бычьей желчи, сока чеснока и лука. Готовить это зелье северных знахарей ее тоже научила бабка Рагнора: кривичи его не знали. Для его изготовления приходилось жертвовать целым быком, но Соколина согласилась без колебаний: муж дороже.

Только дней через десять руническая палочка и прочие средства оказали действие: жар и озноб отступили, кашель поунялся. Набравшись сил, чтобы хотя бы сидеть в постели, Хакон позвал к себе Равдана: ведь он уже пропустил время, когда обычно отправлялся в полюдье за данью для Киева. Обычно они выезжали вместе: дружина описывала круг по землям днепровских кривичей, останавливаясь в становищах, куда местные нарочитые мужи свозили собранные с родовичей шкурки, бочонки меда, круги воска или железные крицы. Размер дани был одинаков: куница с дыма, но выплачивалась она по уговору, кто что мог дать и в чем воеводы нуждались. Собранное делилось между князем Станибором и Хаконом, и последний две трети своей доли отсылал в Киев. Тем не менее на бедность он пожаловаться не мог, поскольку, как ближайший родич княжеской киевской семьи, отправлял свои товары в Греческую землю без пошлин.

– Заждался я тебя, брат! – Равдан улыбнулся, бережно пожимая влажную от пота руку киевского воеводы. – Хоть и хорошо зимой у печки сидеть, да надо же и службу исполнять.

– Еще дней десять подожди, – слабым голосом попросил Хакон. Он старался делать короткие неглубокие вздохи, иначе опять нападал кашель и грудь пронзала резкая боль. – Скоро поднимусь.

– Куда ему ехать? – Соколина стояла рядом, сурово скрестив руки на груди. – Собирайся, воевода, я сама с тобой в полюдье пойду.

– Ты? – Равдан засмеялся от неожиданности.