Две жены для Святослава

Накинув кожух и замотав голову платком, в густой тьме Прияна побежала к дружинным избам. Не сразу нашла нужную: на пустом и тихом дворе едва разглядела, перед какой избой снег истоптан. Внутри было прохладно, горели две лучины. С полатей доносился разноголосый храп, но двое оружников не спали и сидели на лавке. Заслышав скрип двери, оба обернулись и встали. Это оказались Коряга и Уннар, из собственной дружины Хакона. Переглянулись.

– Во! – сказал Коряга, с таким выражением, что сразу стало ясно: они сейчас говорили о ней. – Княжна! Свирьковна! А мы хотели за тобой идти.

– Худо?

– Да уж… тошнило ночью. Потом вроде спал… а теперь не в себе.

Прияна подошла. Хакон лежал на спине и тяжело дышал. Она несмело прикоснулась к его влажному лбу: горячий. Хотела спросить, давали ли отвар, но сама увидела руколепный хозяйкин горшочек на столе рядом.

Давать-то давали! Уж месяц его поят этими травами, а хворь все не отстает!

– Не поедем сегодня никуда, – только и вымолвила она. – Пусть отлеживается.

– Я ему и вчера говорил, – мрачно сказал Уннар. – И до отъезда тоже. А он говорил, что так надо. Теперь вот и надо, а сам не в себе!

Прияна оглядела темные стены, будто искала дух Хакона, который «не в себе». А где? Позвать бы его назад! Не такое уж дело невозможное: кудесники умеют. Только где тут кудесник?

– Поди к тиуну, – велела она Коряге, – спроси, есть ли у них вблизи кудесник, волхвит, знающий какой человек. Скажи, мы хорошо заплатим. Тут уже травами не обойтись.

Коряга ушел. Потом вернулся вместе с тиуном. Бельчата с любопытством осмотрел бесчувственного воеводу, прислушался к дыханию, пообещал послать отрока за некой Барсучихой и ушел.

Люди вставали, зевали, зябко поводили плечами. Пришла пора топить печь, но Прияна не велела: Хакон и так еле дышит, если напустить дыма, он тут же на краду и сядет.

– Берите припас, идите в другую избу, там кашу варите, – распорядилась она. – Там натопите, и сами же побудьте пока. А я здесь посижу.

Хорошо укрытому Хакону прохлада избы не угрожала. Да он и не замечал ничего, и Прияна лишь следила, чтобы не раскрылся. Коряга сказал, что в забытье Хакон впал уже на исходе ночи; с вечера его лишь тошнило, хотя и съел он совсем немного, и мучил жар, но все же какое-то время он спал. А они с Уннаром и Хавлей по очереди сторожили, давали пить, вытирали потный лоб… Давние, преданные оружники, бывшие с Хаконом с отрочества – Уннар и Хавлиди родились в Волховце, в дружине старого Ульва конунга, – могли ходить за ним, как няньки. К тому же они знали, что лихорадка эта преследует многих потомков Ульва.

– У старика нашего еще двое сыновей было, тоже Хаконами звали, – прошептал Хавля.

Прияна вздрогнула и обнаружила, что уже какое-то время сидит, невидящими глазами уставясь в пространство. У Ведомы имелась такая привычка – замереть, с горестным лицом и широко раскрытыми глазами, чуть склонив голову набок. Появилась после того, как она «пожила с Кощеем», и Прияне это не нравилось. Люди считали, что в такие мгновения молодая воеводша смотрит в Навь, и старались ее не тревожить, но Прияна всегда ее окликала. «Что ты там видишь?» – спрашивала она. «Ничего, – спокойно отвечала Ведома. – Задумалась просто». – «О чем?» – «Да так… ни о чем».

И вдруг оказалось, что сама Прияна сидит так же. Даже голову наклонила точь-в-точь как Ведома. И вот спроси ее, что она видела – да ничего! О чем думала? Проще сказать «ни о чем». Дух ее искал дорогу куда-то… она сама не знала куда.

– У старика? – повторила она последние слова Уннара, подумав, будто что-то пропустила.

– Ульва конунга. Самый первый у него был Хакон – только нарекли, он и помер. Потом второй – тоже Хакон, тот с месяц прожил. Мне мать рассказывала, я сам-то был тогда мальцом, не помню. Потом у них Ингвар родился, потом Тородд. Княгиня не хотела больше Хаконом называть. Но уж как те двое выжили, она и согласилась. Ульв говорил: в семье должен быть кто-то по имени Хакон.

Прияна знала почему: Хакон в прежние годы немало им рассказывал о своем древнем роде. Его мать, дроттнинг Сванхейд – княгиню Свандру, как ее звали славяне, – девочкам ставили в пример: у нее родилось одиннадцать детей. Правда, до зрелых лет дожили только шестеро, но разве это мало? У всех так.

Время от времени Прияна трогала лоб Хакона: тот казался все горячее. Она пыталась себя утешить, что это ей мерещится с перепугу, но его лицо пылало. Ощущая это, она сама холодела от ужаса: худо дело, очень худо! И не верила, что все может кончиться так плохо. Хакон не приходил в сознание, ни накормить, ни напоить его чем-то не получилось бы. Хавля молча показал ей рушник с ржавыми пятнами и кивнул на Хакона: кровью кашлял ночью. Теперь тот дышал короткими частыми вздохами, бессознательно постанывал; в груди у него что-то свистело, будто ветер в сухом дереве, а не дух в живом человеческом теле. Иногда нападал кашель, и тогда он коротко безотчетно вскрикивал от боли.