Утром Бельчата снова послал за Барсучихой: та пришла и походила вокруг покойника с горшком-курильницей, где на углях дымились сушеные веточки чабреца и мяты. Зато посылать в Свинческ Бельчате не пришлось. Оказалось, что Дебрянко, тиун из Лишеничей, на другой же день, томимый любопытством, велел запрячь кобылку в сани и пустился в Свинческ – якобы купить кой-чего. И у знакомых купцов первым делом стал разведывать: что это воевода княжну повез – неужто из Киева прислали за ней? А мы и не ведали!
Знакомцы изумились еще больше того: если бы Станибор отсылал княжну в Киев, – после восьмилетнего ожидания! – то уж конечно, об этом знала бы вся волость, а пирам, требам на добрый путь и бабьему воплю не было бы числа. Не обознался ли ты, друже? Может, не Свирьковна с ним ехала?
Но мысль, что воевода Хакон умыкнул какую-то другую девушку и повез в Киев, пока его жена собирает киевскую дань, выглядела еще того нелепее. Тут уж все гурьбой пустились на княжий двор в городец…
– Не может быть! – ахнула Ведома, когда ее спросили о сестре. – Она где-то здесь должна быть…
Но все отроки княжьего двора не могли найти Прияну в Свинческе. Вспомнили и выяснили, что ее вообще никто не видел с позавчерашнего вечера… нет, вчерашнего утра. А значит, ее могло не быть в городце уже два дня!
– Акун увез ее? – набросился на Ведому сам Станибор, прибежавший в воеводскую избу.
– Не может быть! – Ведома вполне невозмутимо развела руками.
– Врешь!
– А даже если и увез. Она с его братаничем обручена, мог и увезти. Это их девка.
Станибор злобно глянул на нее, хотел что-то сказать.
– А если ты передумал, разве ты ему об этом объявил? – уточнила Ведома.
Станибор в гневе стиснул зубы. Он не посылал уведомить Хакона – лицо Киева в Смолянской земле, – что хочет расторгнуть обручение. Оно сохраняет силу по сей день.
– И ночь миновала! – крикнула Ведома ему вслед.
Но Станибор тут же приказал наутро седлать лошадей. Мчаться в темноте по снегу было слишком опасно, но отступать он не собирался. Да хоть бы пять ночей прошло! Каким дураком он будет в глазах всего света, если у него из-под носа, из своего же городца, из соседней избы уведут девку, которую он уже почти пообещал полочанам!
Все его люди ехали верхом, поэтому Станибор одолел два обычных днища за один день. Сделав короткую остановку в Лишеничах, к ночи он домчался до Томилок.
Но спешить оказалось некуда. Обидевший его воевода Акун, Хакон сын Ульва, лежал мертвый в пустой дружинной избе, с головой укрытый белым полотном в знак полного разрыва с миром живых.
Похищенная невеста нашлась в избе у тиуна. Но поговорить с ней не удалось: она молчала, лишь смотрела на него рассеянным взглядом, полным теней. Точно как у ее сестры – Кощеевой невесты.
Глава 4
– Я, Сфендослав, сын Ингора, великий и светлый князь русский, послал к вам, цари Константин и Роман, шестьдесят два корабля…
Ригор-болгарин читал, а Эльга слушала, подперев подбородок ладонью и кивая. В пергаментном листе, который болгарин держал на столе перед собой, было написано по-гречески, но он, читая, переводил на славянский, чтобы княгиня и будущие царьградские гости видели: все правильно. Сами гости сидели на длинных скамьях – принаряженные и важные, в цветных кафтанах с серебротканой тесьмой, будто прямо сейчас к кесарю идти, хотя отправка обоза намечалась только дня через три-четыре. У иных на шелковой груди блестели молоты Тора, у иных – серебряные кресты.
– Вилив – от Святослава, Богдалец – от Эльги, Озрислав – от Олега, – перечислял с листа Ригор торговых гостей, представлявших русскую знать. – Доброш – от Мистины, Гридя Бык – от Острогляда, Гевул – от Тудка, Валда – от Колфинна, Гримул – от Грозничара и Володеи, Миляк – от Честонега, Овсейко – от Себенега, Кривуша – от Добылюта, Гридя Лихой – от Лувины, Даниша – от Доморада, Надь – от Чабы. И общие гости: Бережец, Дагфари, Хислав, Волот, Лек, Лисма, Хватко, Гуляй.