Две жены для Святослава

И королева Асфрид, бабушка, вспоминал Рагнвальд. И Тюра, мать Харальда. И Ингер… Все эти три женщины были так прекрасны каждая по-своему; так мудры и благородны, что заслужили право сидеть на небесных престолах, будто богини. Если бы хоть кто-то выбирал для них посмертную участь – как выбирает Христос для своих людей, – то уж верно, все три эти женщины сейчас сидели бы на тронах, сделанных из солнечного света. А они с Гуннхильд знали бы, что в свой срок встретятся с ними снова. Для этого даже не нужно совершать подвигов – лишь любить этого бога и выполнять его пожелания. Может, ради новой встречи с Ингер там, где уже никакое зло не сможет разлучить их, – это не такая уж большая цена?

Но нет. Под гул гостей, вновь принявшихся за еду и пиво, Рагнвальд опомнился. Ингер не принимала крещения. Теперь он встретит ее после смерти, только если попадет в Хель.

Но как мужчина из рода Одина может хотя бы подумать о том, чтобы попасть после смерти в Хель, а не в Валгаллу?

* * *

На третью ночь йоля принято давать обеты. С утра (то есть с полудня, когда народ начал понемногу просыпаться и выходить проветриться) Рагнвальд чувствовал себя так, будто сегодня предстояла его свадьба. Чуть не каждый встречный смотрел на него с неким намеком, ожиданием, иные даже подмигивали: дескать, мы знаем, что будет!

– Ну что, ты решился? – спросил его Харальд.

У конунга, почти не спавшего ночь, тоже был усталый вид, и он не столько ел, сколько возил ложкой в овсяной каше, будто надеялся найти там тот волшебный орешек и съесть только его.

– Что – решился? – с выразительной угрюмостью спросил Рагнвальд, уже знающий ответ.

– Регне, давай поговорим, как мужчины…

– Когда это я разговаривал с тобой, как женщина!

– В твоем мужестве никто не сомневается. А значит, весной тебе понадобятся корабли и дружина. Я могу помочь тебе снарядить все это – в счет стоимости усадьбы, как мы договорились. Ты же не собирался на эти деньги купить овец и потом торговать шерстью, нет?

Рагнвальд угрюмо молчал. «Весной тебе понадобятся корабли и дружина». Как мог он сказать «нет»? А что понадобится? Не прялка же с веретеном! Не собрался же он вечно бродить вокруг отцовского поминального камня! Ничего лучше для себя, чем новый поход, Рагнвальд и сам не мог придумать, но оттого, что его в этот поход своими руками выпихивал Харальд, вместо воодушевления пришли лишь досада и гнев.

– Сейчас самое подходящее время нам с тобой заключить договор, – продолжал Харальд, пристально наблюдая за ним из-под густых белесых бровей. Не будучи человеком наивным, он легко угадывал чувства шурина и ожидал от него приступа возмущения. – Мы поднимем обетные кубки и принесем клятвы. Я поклянусь помочь тебе снарядить корабли, выдать часть стоимости усадьбы оружием, парусами, канатами и прочим, а также съестными припасами. Количество людей – обсудим. Я пообещаю поддерживать тебя всем, что будет в моих силах, как подобает при нашем родстве. А ты поклянешься, что никогда не направишь это оружие и дружину против меня и не станешь добиваться моих владений.

Настала тишина. Все было ясно как день: Харальд предлагал ему всяческое содействие в завоевании владений где-нибудь в другом месте, подальше отсюда, в обмен на обещание не пытаться вернуть Южную Ютландию.

Рагнвальд встал. Ему очень хотелось грохнуть чем-нибудь тяжелым по столу и молча уйти. Но перед ним стояла Гуннхильд – побледневшая, с прижатыми к груди руками. Порвав с Харальдом, он порвет с ней, почти единственной родной душой на этом свете.

– Мне надо подумать, – выдавил он и вышел.

* * *

После полудня посыпал снег. От зимней хмурости тянуло обратно под кровлю дома, где тепло, пахнет дымом и жареным мясом, где хускарлы уже вновь выкатывают бочки с пивом, а служанки несут целые котлы похлебки, корыта жареных кур и блюда приготовленной всеми способами рыбы.

– Регне!

В удивлении он обернулся: через поле, по хрусткой от снега вялой траве, к нему спешила Гуннхильд. Рагнвальд невольно сделал несколько шагов ей навстречу. Словно торопился вытащить женщину из воды или уберечь от еще какой невзгоды: так странно выглядела молодая королева Дании в этом пустынном месте, среди могил. На ней был хенгерок цвета побуревшей, но еще упругой палой листвы, синий кафтан, отделанный золотистым узорным шелком, а сверху накинута огромная красная шаль с бахромой, сколотая под подбородком золоченой застежкой в виде трилистника.

– Я иду! – воскликнул Рагнвальд, подумав, что она, наверное, беспокоится о нем. – Зачем ты сама, послала бы людей! Королева!

– Нет, я искала тебя. – Гуннхильд подошла к нему вплотную, и теперь поминальный камень Сигтрюгга прикрывал их от ветра. – У меня к тебе дело.

– Дело?

– Да. Мы поговорили с Оди… Я хотела, чтобы она, она ведь старше и твоя мать, но она сказала, что это я – королева и Госпожа Кольца.

– О чем ты?

– Вот о чем. – Гуннхильд вынула из-под накидки руку, в которой оказался плотно завязанный кожаный мешочек.

Его Рагнвальд сразу узнал. Такие мешочки он не раз видел и у матери, и особенно у бабки Асфрид.

– Ты собираешься вынуть мне руны?