Две жены господина Н.

Но никто этого не боится… Гимназические учителя, инженеры, промышленники — добропорядочные граждане и отцы семейств — жертвуют без меры на революционную деятельность, полагая, что это весьма прогрессивно и модно… И эти пожертвования позволяют профессиональным революционерам безбедно жить, с комфортом путешествуя по миру, и не считать деньги при подготовке очередного убийства…

Господи, неужели ты проклял Россию, лишив ее граждан разума? Останови, останови это безумие, не дай стране скатиться в пропасть!

На Никольской у «Славянского базара» Колычев появился задолго до назначенного Антиповым срока. Дмитрий так и не определился, что будет делать в случае, если увидит Муру, и хватит ли у него решимости сдать ее в полицейский участок.

Но увидеть ее и, главное, поговорить с ней было необходимо. А там уж как бог даст…

Не имея никакого опыта филерской работы, Колычев метался по Никольской, стараясь быть незаметным и придумать себе хоть какое-то занятие, чтобы не стоять столбом у входа в «Славянский базар». Когда он уже замерз и сильно устал от этой бестолковой суеты, из дверей гостиницы выпорхнула нарядная дама с ярко накрашенными губами. На ней была элегантная длинная шуба из дорогого каракуля и большой бархатный берет с пером. Из-под берета на плечи рассыпались тщательно завитые медно-золотистые локоны.

Грациозной походкой сытой кошки дама двинулась по Никольской в сторону Торговых рядов. Да, без всякого сомнения, это была Мура, хотя Дмитрию никогда не доводилось видеть ее такой нарядной и обольстительной. Он пошел за ней, догнал ее через квартал и крепко взял за локоть.

— Здравствуй, дорогая моя! Давно не виделись.

Колычев хотел проговорить это нейтральным тоном, но вопреки его желанию приветствие прозвучало как-то многозначительно-зловеще.

— Что вам нужно? — закричала Мура по-французски. — Оставьте меня в покое, или я обращусь к полицейским!

Ее произношение оставляло желать лучшего. Видимо, покойная матушка когда-то научила ее немного болтать по-французски. Но для того чтобы выдавать себя за французскую подданную, этого было явно маловато.

— Перестань валять дурака, Мура, — устало сказал Колычев. — Или ты думаешь, что стала неузнаваемой в этом берете?

— Не знаю, за каким чертом ты опять появился, Митя! — Мура перестала притворяться и перешла на родной язык, снабдив свою речь довольно скандальными интонациями. — Убирайся, я не желаю тебя видеть.

— Мура, ты сошла с ума?

— А ты полагаешь, что нежелание лицезреть твою особу — признак сумасшествия? Не обольщайся, ты не такой уж подарок для женщины, чтобы все отдать ради встречи с тобой. И перестань называть меня этой мерзкой кошачьей кличкой. Я давно уже подобрала для себя новое имя.

— Теперь ты — Долли, член боевой организации эсеров?

— А ты неплохо подготовился к нашей встрече! Тебя в жандармском управлении натаскали?

— Мы что, не можем сказать друг другу несколько слов спокойно?

— Ладно, если ты так хочешь, изволь. Только уйдем с людной улицы, я не желаю обращать на себя всеобщее внимание.

— Свернем куда-нибудь в кондитерскую или в трактир?

— Опять желаешь накормить бедную сиротку обедом? Спасибо, дорогой, я сыта твоими благодеяниями по горло. Свернем в переулок, где меньше народу. Если уж хочешь мне что-то сказать, придется делать это на ходу.

Они свернули в Богоявленский переулок, а потом в какой-то бесконечно длинный и пустынный проходной двор, коридором тянувшийся мимо неопрятных стен складов и мастерских. Задворки Никольской улицы представляли резкий контраст с ее фасадом — богатыми витринами магазинов, модных лавок и дорогих ресторанов…

— Ну, так что же ты хотел мне сказать?

— Мура…

— Не называй меня так, я ведь просила!

— Хорошо, я никак не буду тебя называть. Но задумайся хоть на минуту, что ты делаешь и зачем?

— О чем задуматься? Что я делаю? Я, прости за высокопарность, исполняю свой гражданский долг, чтобы сделать наших сограждан счастливыми. Я занимаюсь террором, и мне это нравится.

— Опомнись! Умоляю тебя, опомнись! Что ты говоришь — задумайся! Как может нравиться убивать людей? Ты же губишь себя, ты губишь свою душу! Ты всегда верила в бога.

— Я и теперь верю. И все, что я делаю в этой жизни, я делаю ради высшей справедливости, а не ради собственного жалкого блага, как ты. И я готова пойти на все… Христос учил: «Кто хочет душу свою спасти, тот потеряет ее, а кто потеряет свою душу ради меня, тот обретет ее…»

— Господи, но это же совсем о другом!

— Это тебе так кажется. Ладно, не будем разводить долгих дискуссий по вопросам толкования Евангелия. У тебя ко мне все?

— Нет, я не отпущу тебя…

— А что же ты сделаешь? Сдашь меня жандармам?

— Хотя бы. Тебя нужно остановить!

— Дурак ты, Митя. И всегда был дураком. Зря я тебя тогда пожалела.

Мура вытянула из меховой муфты руку в лайковой перчатке. В лицо Колычева снова глянуло дуло револьвера.

«А я опять без оружия, — успел подумать он. — И вправду дурак! Впрочем, не стрелять же в нее…»

Боковым зрением Митя отметил, что по двору к нему бежит Антипов и с ним два полицейских в форме…