Две жизни

— Где же ваш колхоз?

— Там, — махнул рукой на север старик, — в сопки ходи.

— Как зовут тебя?

— Кононов я...

— А где Прокошка?

Кононов удивленно посмотрел на меня.

— Ты Сашка Кононов? — спросил я.

— Я Васька Кононов, — важно сказал старик и стал пить чай.

— Не мешайте, Алексей Павлович, — сказал Мозгалевский. — А стойбище Байгантай где?

— Туда ходи. — Кононов показал вверх по реке.

— Далеко?

— Да.

— А ты что здесь делал?

— Ягель ищи...

— Пастбища для оленей искал, — пояснил Мозгалевский, хотя все и так понимали, что говорит старик.

— Покенова знаешь? — спросил я.

— Да, — важно ответил Кононов.

— Кирилл Владимирович, вы понимаете, в чем дело? Помните рукопись? — сказал я.

— Конечно, — ответил Костомаров и спросил Кононова: — Откуда вы знаете Покенова?

— Однако председатель наш, — с важностью ответил Кононов. — Однако пойду.

— Опять не тот, — смеясь, сказал Костомаров.

Кононов вышел из палатки. На берегу его интересовало все. Он нюхал развешанные для просушки вещи, щелкал пальцами по расставленным треногам, пробовал муку. Увидав Ирину, зачмокал толстыми морщинистыми губами. Его узкие глаза почти совсем скрылись в набухших веках.

Ирина стояла у реки, о чем-то думала. В последнее время я часто видел ее задумчивой. Кононов подошел к ней и осторожно взял в руку прядку светлых волос:

— Ай-ай, какой волос, паутина осенью... Дай, рыбку солнечную из волос делать буду, хариус поймаю. — Он по-детски наивно прищелкнул языком и достал из чехла нож.

— На мои волосы рыбу ловить будете? — улыбнулась Ирина. — Вот никогда не думала. Режьте! — И склонила голову.

Легко взмахнул ножом Кононов и отошел от Ирины, держа на ладони светлую прядь. Но остановился и в раздумье посмотрел на Ирину.

— Еще надо? — засмеялась Ирина.

Кононов грустно покачал головой:

— Жаль мне тебя... Молодая, красивая... Умрешь скоро.

Ирина вздрогнула. Но тут же рассмеялась.

— Откуда ты знаешь? — спросила она.

— Река злая, всех берет, и тебя возьмет, и его возьмет. — Он кивнул на вышедшего из палатки Костомарова. — Старик я, один. Жена была, рыбу на реке мыла — утонула. Сын был, играл на берегу — утонул. Брат-охотник плавал по реке — утонул... Все тонут, и ты утонешь... Молодая ты... Мужик есть? Он твой мужик? — Кононов ткнул пальцем в Костомарова.

Ирина вспыхнула. Быстро взглянула на Костомарова, на меня и, сердито сказав: «Какие ты говоришь глупости, дедушка!», отошла к своей палатке.

Я смотрел на старика. У меня из головы не выходило слово, каким он охарактеризовал реку. «Злая»! Так же называли реку в рукописи Покенов и Кононов.

— Слушай, дед, — подошел я к Кононову, — ты знаешь Покенова из Малой Елани?

Тут к нам подошел Покенов.

— Вот Покенов, — засмеялся Кононов и показал проводнику прядку волос.

— Где Малая Елань? — спросил я.

Кононов пожал плечами.

— Стойбище Малая Елань?

— Стойбища Малая Елань нет. Так, Покенов?

— Так, — сказал Покенов.

— А Микентий Иванов где? — спросил я.

— Стойбище Байгантай. Председатель он. Я почувствовал, как у меня начинает кружиться голова. Все перепуталось. И я не знал, где правда, где выдумка. Из своей палатки выглянул Соснин и позвал Кононова. Я машинально пошел за ним.

В палатке у Соснина наиболее ценное из казенного имущества. Поэтому она забита связанными попарно сапогами, хлопчатобумажными костюмами, брезентовыми куртками и штанами, остатками сахара, последним ящиком махорки.

— Наряжайся, старик! — Соснин бросил Кононову хлопчатобумажный костюм, брезентовую куртку и дал еще табаку и сахару.

Кононов с удовольствием оделся во все новое, погулял но лагерю, поговорил с Покеновым, причем оба тоненько посмеялись, и ушел от нас.

— Чудной старик, — сказал Коля Николаевич.

— Несчастный, — усмехнулся Зацепчик, — хотя счастье вещь относительная. Возможно, он и счастлив: получил табак, сыт. Что ему еще надо?

— Оригинальное у нас понятие о счастье, — заметил Зырянов

— А в чем я не прав? Тунгус-старик не знает, что такое театр, что такое ресторан. Города никогда не видел. Но он о нем и не грустит, потому что не знает. И не надо ему города, как, например, нам с вами. По-моему, чем больше человек знает, тем больше ему надо для счастья. Потому что счастье это полное удовлетворение всех потребностей. Но для большинства людей это невозможно.

— Даже при коммунизме? — спросил Зырянов.

— Зачем вы такие вопросы задаете? — настороженно спросил Зацепчик.

— Хочу до конца проследить вашу мысль.

— А вы свою прослеживайте. А меня не трогайте. Знаю я эти штучки. И не желаю с вами разговаривать! — визгливо выкрикнул Зацепчик.

— Да вы с ума сошли, — сказал Зырянов. — Как вам не стыдно. — И вышел из палатки.

— Действительно, — сказал Мозгалевский, — еще год работы в тайге, а вы уже теперь нервничаете. Стыдитесь...

По ночам рабочие кашляют. У многих чирьи. Все время вода. Холодная вода. Одежда не успевает просыхать. Даже в коротком забытьи послеобеденного сна люди сжимают пальцы так, будто в их руках шесты или весла.

Идет дождь. Знобкий, порывистый ветер с силой бросает холодные капли в лицо. Будто и не середина лета, а самая неприютная осень.

Заболел рабочий — опухли от воды ноги.