Две жизни

Отдавшись своим мыслям, я не заметил, как был доставлен к нейтральной полосе между бывшими фронтами — нашим и немецким. Здесь мы с юзистом оставили поезд и, простившись с провожавшим нас офицером очутились в совершенном одиночестве посреди бездорожной снежной равнины в полкилометра шириной, отделявшей нас от русских окопов.

Не скажу, чтобы легко было нам протащить через эту полосу тяжелый аппарат Юза. В наших окопах мы снова отведали обеденное меню из русского котла 1918 года.

Отсюда, расставшись с опечаленным разлукой юзистом, я был доставлен к ближайшей железнодорожной станции, а от нее прямым поездом (хорошо, что внутри вагона, ибо многие из пассажиров довольствовались тем, что примостились на тормозах, подножках и даже на крышах вагонов) прибыл в Минск. После обеспеченного всеми удобствами путешествия в экстренном поезде непривычной казалась теснота вагонов, набитых солдатами, спешившими в давно желанный отпуск после тягостного сидения в окопах. Зато я не мог пожаловаться на отсутствие внимания ко мне и всякого рода предупредительности со стороны ближайших соседей, узнавших, кто я и откуда еду.

В Минск я приехал утром 17 февраля и прямо направился к главнокомандующему Мясникову. Он, подробно выслушав мой доклад, в котором я не преминул заявить о готовящемся немецком наступлении, резко и категорически отвергнул эту мысль (очевидно, смешав два понятия: нежелательность и невозможность!). Отпуская меня до следующего утра (18 февраля), он приказал явиться к нему за указаниями перед отъездом в Москву.

Вечером я вышел погулять в город, и первое, что привлекло мое внимание, было большое объявление Мясникова примерно такого содержания: «…Расходятся неблагонадежные слухи о возможном наступлении немцев. Предупреждаю, что впредь буду привлекать к строжайшей ответственности, вплоть до предания военному суду, лиц, распространяющих эти слухи».[84]

Прочитав это объявление, я до самого утра был в недоумении, отнести ли эту угрозу к Гофману или лично к себе.

Утром, приняв меня в своем кабинете, Мясников с усмешкой задал мне вопрос, продолжаю ли я держаться своего мнения о возможности наступления немцев? Не успел я ответить, что это не мое мнение, а явные намерения немцев, как раздался звонок телефона. Мясников взял трубку и, выслушав какое-то сообщение, сказал: «Вы правы: немцы перешли в наступление. Срочно поезжайте в Москву».

В Москву я выехал в тот же вечер.

Сделав доклад в каком-то здании на Никитской, рядом с консерваторией, о последних днях своего пребывания в Бресте, я получил приказание ехать на Кудринскую Садовую, в Высший Военный совет, к начальнику штаба М. Д. Бонч-Бруевичу.

В Высшем Военном совете я получил назначение на должность заместителя командующего отрядами Западной завесы В. Н. Егорьева, моего товарища по службе в Главном управлении Генерального штаба. Егорьев перед самой войной вернулся из Черногории, где выполнял одну из редких должностей, выпадающих офицерам Генерального штаба, — должность военного министра при черногорском короле!

После беседы с Бонч-Бруевичем и Егорьевым выяснилось, что под необычным наименованием «отряды Западной завесы» надо разуметь вновь создаваемые и пока еще не существующие отряды партизан и красногвардейцев для борьбы с германскими интервентами. В частности, эти отряды в составе Западной завесы должны были прикрывать прямое и важнейшее направление к Москве от Минска через Смоленск.

Таким образом, судьба продолжала удерживать меня на этом направлении с самого начала войны.

Посвященный в Высшем Военном совете в обстановку, создавшуюся в стране, я видел, какую угрозу для молодой Советской республики приобретало стягивание на нашу территорию воинских частей из всех стран. Сибирь и часть Волги уже захватывались чехословацкими дивизиями; во Владивостоке высаживались японцы, англичане, американцы, французы, итальянцы; Украина была оккупирована немцами; на Дону сосредоточивались казачьи кулацкие части Краснова. Восстание Оренбургских казаков Дутова отрезало от республики Туркестан.

Эcep Савинков[85] по указаниям английского поверенного в делах Линдлея и французского посла Нуланса готовил в Ярославле, Уржуме и других северных городах белогвардейские мятежи. Турки и англичане продвигались к Баку.

В результате этих враждебных действий вся республика была охвачена железным кольцом врагов. В руках у них были уже Казань, Симбирск, Пенза, Самара, вся Донская область, южная часть Воронежской губернии, часть Северного Кавказа. Столь знакомые мне генералы Алексеев, Рузский, Лукомский, Миллер, Деникин, Марков, Романовский, Корнилов были теперь деятельным и позорным орудием в руках Антанты. Но я твердо верил в неодолимую силу русского народа, не раз в своей истории выходившего победителем из не менее грозных опасностей. Со спокойной верой в конечный успех встретил я первые мероприятия Советской власти по срочному созданию массовой, регулярной, высокодисциплинированной армии.