"Две жизни" (ч. I, т.1-2)

Я взял футляр с кольцом, простился с капитаном и, не притронувшись к еде, как и он, вернулся к себе. Я сел на стул, держа футляр в руках, и, несомненно, впал бы в своё ловиворонное состояние, если бы голос И. не привёл меня в себя.

— Лёвушка, верзила жалуется, что ты ничего не ел. Это действительно достаточно серьёзно, — улыбнулся он, — ведь ты во всех случаях жизни не теряешь способности поесть. Что это у тебя в руках?

— Это, Лоллион, чужая тайна, и я не могу вам её открыть. Но чтобы не иметь от вас целой серии тайн, я расскажу вам о своих тайнах. И не знаю, что бы я дал, чтобы не держать вот этого предмета в руках, — поднимая футляр, сказал я. — Целая перевёрнутая жизнь — чудится мне — заключена в этой вещи, которой я не видел, хотя и знаю, что это, — чуть не плача, говорил я И.

— Хорошо, друг. Пойдём в город; но сначала к княгине, — возьми аптечку. Потом зайдём к Жанне. Сегодня праздник, магазин закрыт; она просила нас прийти к ней завтракать. Мне придётся там тебя покинуть и возложить на тебя трудную и скучную задачу: привести Жанну в равновесие. Она подпала под влияние старой Строгановой, и это может окончиться для неё очень печально. Ты больше других можешь помочь ей, как и капитану, своей непосредственной любящей душой.

Я тяжело вздохнул, спрятал футляр с кольцом, взял медикаменты и пошёл за И. к княгине.

— Ты вздыхаешь и печалишься, потому что тебе тяжела ноша, которую я взвалил тебе на плечи? — спросил И.

— Ах, Лоллион. Если бы я должен был умереть сию минуту за вас, — я бы и испугаться не успел, как был бы уже мёртв. Но с Жанной и, особенно, с капитаном, — я бессилен и беспомощен, — проговорил я, с трудом побеждая слезы. — Но ноша ваша мне не тяжела, а радостна.

И. не мог ничего ответить, так как навстречу нам шёл сияющий князь. Лицо его говорило о таком счастье, что — после скорбного лица капитана, обуреваемый разладом в собственной душе, — я даже остолбенел. Что должно было случиться с ним, чтобы он мог так светиться?

— После вчерашней музыки, доктор И., я никак не могу спуститься на землю. Я провёл ночь в саду и только к утру пришёл в себя. Я теперь понял, как должен направить дальше свою жизнь. Совсем недавно я считал её загубленной, себя — потерянным, всего боялся. А теперь я обрёл в себе полное равновесие; весь мой страх пропал. Если бы у княгини было пять сыновей — и все злые барбосы — и тогда бы я не мог уже бояться, так как самоё понятие страха улетучилось из меня сегодня ночью, думаю, навсегда.

Если бы вы спросили, как это случилось, я не смог бы вам точно ответить. Но что во время музыки я видел вас светящимся, как гигантский столб огня, — в этом я могу поклясться. И ваш огонь чуть задел меня, доктор И. Вот он-то и потряс меня так, что я будто вырвался из тисков тоски и страха, освободился от тяжести. Всё мне легко, и жизнь каждого человека кажется очень важной и нужной.

И ко всему этому — княгиня совсем отчётливо стала сегодня говорить; сидя пила чай и держала чашку без моей помощи.

Мы вошли к княгине. Дряблое лицо её было оживлённым; она приветствовала нас весело и сама выпила пенящееся красное лекарство, которое ей до сих пор вливал каждый раз И.

И. разрешил княгине посидеть в кресле два часа и князю позволил поговорить с ней немного о её делах.

Мы вернулись к себе, переоделись и вышли на уже жаркую улицу.

— Ну, говори теперь свои тайны, Лёвушка. В пять часов мы с тобой будем встречать Ананду. А до этого времени у меня сто дел.

— Лоллион, если вы меня покинете у Жанны, то давайте в три с половиной часа встретимся в комнате Ананды. Там я не только расскажу, но и покажу вам свои тайны.

— Хорошо, но тогда иди завтракать к Жанне один, а я употреблю всё время на дела. Кстати, надо ещё купить фруктов для Ананды.

— Этого делать не нужно. Вообще, не заботьтесь о материальной стороне встречи, — сказал я, густо краснея.

— Ах, так это и есть твои тайны? — засмеялся И.

— Да, да. Там переговорим. Здесь нам с вами расставаться, мне сюда сворачивать.

— Да, Лёвушка. Только не забудь принести цветочек Жанне и постарайся пробраться к ней в душу; и брось туда же цветочек любви и мира. Не о своём бессилии думай, а только о Флорентийце. Тогда твой разговор принесёт Жанне утешение.

Мы расстались; я купил несколько роз, зашёл к кондитеру, чтобы напомнить ему о своём заказе и передать деньги для антиквара.

Кондитер показал мне вымытые и протёртые блюда, которые сверкали одно — красками, другое — искрами от нежно-голубого и жёлтого до алого и фиолетового. Рядом стоял такой же венецианский кувшин необычной формы, с тремя кружками на подносе. Случайно упавший луч солнца переливался в них, будто они были бриллиантовые.

— Эта прислала моя друг с блюда. Вместе — дёшево отдаст. Можно наливать красно питьё — карош будет, — сказал хозяин, любуясь не меньше моего чудесными вещами.

Я согласился купить и кувшин с кружками, решив, что "семь бед — один ответ", попросил не опоздать к трём часам и пошёл к Жанне.