"Две жизни" (ч.II, т.1-2)

Лорд Бенедикт весело смеялся над своими юными друзьями, вконец растерянными. И Алиса с удивлением обнаружила на платье тёмные полосы.

— Ну, признавайся, друг, что ты там начудил в башне? — Да я только выковал закрепы и не предполагал, что будет так много сажи.

— Хорошо ещё, что ты нас не спалил, — продолжал улыбаться Флорентиец. — Если бы ты мне сказал, что башня тебе нужна для обсерватории, я бы тебе предложил правую башню, где у Николая и Наль отличная мастерская. Ну, полно, не смущайся. Беги к себе и приведи себя в порядок. После ужина зайдёшь ко мне. Я побеседую пока с Алисой.

Флорентиец прошёл с Алисой в музыкальный зал. Здесь горела только одна лампа. Зал тонул в полумраке, и лорд Бенедикт сел у окна, усадив девушку рядом с собой.

— Чувствуешь ли ты, дитя, как особенно чиста в этой комнате атмосфера?

— Всякий раз, когда вхожу сюда, я как-то по-особенному радуюсь. Мне становится легче жить, как будто бы на меня снова сваливается счастье. Но с тех пор, как здесь играл и пел Ананда, эта комната стала для меня храмом, А после того, как здесь однажды пели, я поняла, что такое песня. Но ваша песня была так величественна, так недосягаемо, божественно высока, что она не вызвала во мне ничего, кроме молитвенного экстаза и преклонения. У меня даже не мелькнуло дерзновенной надежды когда-либо приблизиться к такому совершенству. Когда играет и поёт Ананда, я тоже преклоняюсь перед его искусством. Но тут я чувствую, что эту музыку может постичь человек. И теперь, входя сюда, словно попадаю в храм моих мечтаний. Я как будто бы начинаю понимать, что на моём земном пути мне придется трудиться в музыке не только для собственной радости, но как на предназначенном мне пути служения. Не подумайте, что я хочу сказать, что надеюсь играть и петь, как Ананда. Я знаю только, что предел того, чего можно достичь, отдавая искусству всё бескорыстие своей любви, указан Анандой.

— Это так, Алиса. Но в теперешней твоей жизни перед тобой стоит несколько сложных задач. И ни об одной нельзя сказать, какая из них главная. Семья, глубочайший смысл которой ты знаешь. Музыка, значение которой ты постигла. Сестра и мать, для спасения которых ты должна познать самое дно их несчастья, — всё одинаково важно для того служения людям, ради которого ты попала в мой дом и встретилась здесь с людьми, призванными строить общину с новым типом единения людей. Ты уже видишь две семьи, Наль и Лизы. Перед тобой проходят путь две будущие матери. Ты наблюдай их постепенный рост, их ошибки, волнения, разлад, восторги и счастье.

Только тогда ты войдёшь в круг материнских дел и обязанностей, когда освоишься с ними на чужом, но близком тебе опыте. Ты поймёшь всю их важность, ответственность и сумеешь сама нести их легко, весело, просто. Но когда же ты сможешь, друг мой, быть настолько внутренне свободной, чтобы создать лёгкую и радостную жизнь в семье, где бы люди, глубоко и широко психически одарённые, могли развиваться без помех, среди полной свободы? Когда ты будешь в состоянии стать во главе такой семьи, которая перевернула бы уродливый и затхлый быт иных семей, где гибнут в удушливых парах собственных страстей, называя их любовью? Чудовищное насилие, навязывание всем и каждому своих представлений и понятий. Выбор детям компании по своему вкусу, а не по тому, что необходимо для роста их дарований — всё это называется в обывательских семьях словами «любовь», «забота», «опека». Только тогда ты станешь истинной матерью-воспитательницей, когда отбросишь от себя три понятия. Первое — страх, второе — личное восприятие текущей жизни и третье — скорбь.

Задумайся над тем, что такое страх. Это самое сложное из всех человеческих ощущений. Оно никогда не живёт в человеке одно, но всегда окружено роем гадов, не менее разлагающих всё наиболее ценное в духовном мире человека, чем самый страх. Страх также заражает всё вокруг, наполняя атмосферу тончайшими вибрациями, каждая из которых сильнее яда кобры. Кто наполнен страхом, тот подавлен как активное, разумное и свободно мыслящее существо Мысль только тогда может жить, улавливая интуитивные озарения, когда существо человека гармонично, когда все силы его организма находятся в равновесии. Вот тогда ты попадаешь — через сознательное — в то сверхсознательное, где живёт божественная суть твоего творящего существа. Если же мысль твоя заточена в каменный башмак страха, ты не в состоянии оторваться от животной, одной животной основы твоего организма. Твой дух не раскрывается.

Люди, воображающие себя духовно озарёнными, а на самом деле только изредка сбрасывающие башмаки страха, самые жалкие из всех заблуждающихся. Их вечные слёзы и стоны о любимых на самом деле только жалкие обрывки эгоизма и плотских привязанностей к текущей форме, без всяких порывов истинного самоотвержения.