Две жизни. Часть II

В дверь постучали, и Николай вошел звать Наль знакомиться с пастором.

– Бог мой, что с вами, Наль? Вас точно подменили. Вы уходили такая печальная, а сейчас, право, точно пропитались светом и миром в саду Али.

– Это верно. Мои детские горести рассеял дядя Али. Его сад, в котором побывали мои мысли, развеял этот противный туман. А если бы вы разрешили мне надеть еще какой-нибудь шарф, мне было бы и удобнее, и теплее. Здесь мне все холодно.

Николай позвонил и приказал Дории подать графине какой-нибудь теплый шарф.

Через минуту он привел закутанную в белую шаль супругу в гостиную.

– Ну вот, теперь вы видите перед собой обоих моих детей, – сказал Флорентиец, подводя к пастору Николая и Наль.

– О да, ваши дети подходят друг другу. Признаться, когда мой оксфордский приятель рассказывал о красоте невесты, я ему не очень верил, потому что о женихе он тоже сказал: «Такого ученого, красавца, мудреца и воспитанного человека мог найти своей дочери только лорд Бенедикт. Только в романе можно выдумать такую пару, да и то в романе восточном, а не английском». Но так как Сандра бредит Востоком – я не особенно ему поверил. Теперь же я рад соединить ваших детей хоть сейчас.

Пастор был высокого роста, седой, но с розовым и молодым лицом.

Необыкновенная доброта сквозила на его умном лице и в синих глубоких глазах.

Он сел напротив молодых людей и, соединив их руки, сказал:

– Я уверен, что через двадцать лет, стоя во главе большой семьи, вы будете примером своим соседям, все так же любя друг друга.

На лице Наль появилось такое явное замешательство, что добрый старик, устремив на нее пристальный взор, тихо спросил:

– Вы любите своего жениха?

– О да, очень и давно, – не колеблясь ответила Наль.

– Давно, значит, с детства. Вам не может быть более шестнадцати лет, хотя ваш туалет и делает вас солиднее. А вы, вы любите свою невесту?

– О да, очень и давно, – повторяя в точности ответ Наль, сказал, улыбаясь, Николай.

Быстрый как молния взгляд, брошенный на Николая, вспыхнувший на лице Наль румянец, сменившийся бледностью, заставили пастора на мгновенье задуматься.

На его добром лице выразилось огорчение. Он еще раз взглянул на прекрасное, дышавшее честью лицо Николая, и внезапно его собственное лицо просветлело.

– У вашей дочери, лорд, вероятно, нет матери? Не разрешите ли вы мне переговорить с нею несколько минут без свидетелей?

– Я буду вам очень благодарен. Вам будет легче венчать Наль, если вы уверитесь в ее любви к будущему мужу, – ответил Флорентиец.

– Нет, у меня нет сомнений, лорд. Но женщина, вступая в брак по любви, должна быть спокойна и уверена и в себе, и в муже. Я думаю, тут есть маленький детский страх, который я сумею прогнать.

Флорентиец открыл дверь в соседнюю комнату и пропустил туда Наль и пастора. Как только они переступили порог, оба замерли от удивления и какого-то особого чувства мира и благоговения. Комната была вся белая, обтянутая белой материей, блестящей, как шелк, и похожей на замшу. Пол из белых плит, походная кровать, обтянутая такой же материей, как и стены, и на ней две звериные шкуры. На белом столе высилась высокая зеленая ваза с букетом лилий.

– Как здесь дивно. Здесь все, как сам отец, – прошептала Наль.

– Надо и вам быть всегда таким вот храмом для мужа и детей. Ваш муж сейчас относится к вам, как к святыне. А вы думаете, что он вас не любит.

Идите, дитя, своим жизненным путем, как эти лилии, на которые вы так похожи. Здесь, в эту минуту, я венчаю вашу душу с душой вашего мужа. Берегите его.

Ему много предстоит испытаний. Охраняйте его. Ваш муж не смог бы перенести ни мгновения вашей неверности. Будьте честны до конца, бдительны и добры.

Остальное придет.

– Я поняла вас. Я буду думать о муже, а не о себе. Отец и он помогут мне создать семью. Я благодарна вам. Теперь я знаю, я спокойна.

Точно чувствуя, что пора открыть дверь, Флорентиец встретил на пороге Наль и пастора. Теперь лицо Наль сияло так, что у экспансивного Сандры вырвался не то стон, не то крик. Наль бросилась на шею Флорентийцу, который поднял ее и прижал к себе. Опустив ее на землю, улыбаясь и указывая на Николая, он сказал:

– А его разве не обнимешь?

– Завтра, – по-детски прижимаясь к Флорентийцу и закрываясь шалью, сказала Наль.

Лицо Николая вдруг сделалось смертельно бледно. И он обрадовался родственнику Наль, которого Флорентиец тут же представил гостям.

– Наконец-то я пришел в себя. Море меня уложило в постель, а этот холод заставляет кровь стынуть в жилах.

– Это поправимо, – любезно ответил хозяин и приказал развести в камине огонь, чем обрадовал Наль и Сандру, к удивлению северян, которым было жарко.

Пастор подошел к Флорентийцу и, условившись о часе венчания, пожал руки влюбленным и вышел, провожаемый хозяином.

Как ни хотелось Наль поговорить с Николаем и рассказать о дивной комнате Флорентийца, она инстинктивно почувствовала, что обязана занять гостей до возвращения отца. Поблагодарив Сандру за его хлопоты, она выразила удивление, как это у него, столь юного, может быть такой пожилой друг, как пастор.